Лицо наизнанку. Тристан Тцара

briques entassées où un coeur de braise

      vit de pierre en pierre

      le vent n’y passe plus

      une femme m’a parlé tendre et violente

      la vie vint à passer de nouveau devant mes lèvres

      avec son goût de pureté avec l’oubli du temps

      alors le feu partit entre les hommes

      Espagne mère de tous ceux que la terre n’a pas cessé de

      mordre

      depuis que dans la mort ils ont cherché la cruauté de vivre

      la for ce du soleil aux poutres des vieux pains

      жаждали выжить ли те, кого сплюнула смерть

      грудой ободранных тел, шелухой по полям? —

      я из этого выпал порочного круга,

      хотя угрожало вплотную жало стальное:

      дичь, пронзенная насквозь сиянием лунным;

      в силу давленья, мельченья, привычки

      была для меня искрометною жизнь:

      друг умер,

      очаг опустел;

      чья звучит песнь среди груды камней, где угольев пульс

      трепет от камня к камню,

      где ветер замер?

      настойчив был и нежен голос женский —

      вновь дуновение жизни ловлю губами,

      привкус ее чистоты и времен забвение;

      но снова лица опаляет пламень:

      Испания – мать всех, кого от века гложет земная

      твердь9,

      с тех пор, как смерть взыскуя, жизнь жестокой стала;

      ярость солнца в хлеба черствой корке;

      il n’y a pas de sourire qui n’ait fondu en sang

      les cloches se sont tues les yeux écarquillés

      ce sont des poupées d’horreur qui mettent les enfants au lit

      l’homme s’est dépouillé de la misère des mots

      les champs montrent leurs crocs les maisons éteintes

      celles restées debout dont les linceuls sèchent au soleil

      disparaissez images de pitié sous les dents dénudées

      les bêtes font sonner la monnaie des traîtres

      que la ronce hideuse du sabre entre dans la ville

      et il n’y a plus de rire qui ne soit une roue de feu

      les pleurs ont effacé la pudeur des femmes

      avec des feuilles de lierre avec l’éclat des morts

      silence soeur de lait silence à la mort

      silence fait de silence dans le berceau des bras

      partout le vide des yeux que personne ne sache

      la tendresse tourne en rond autour d’un bloc de lèvres

      tel fut le sort de l’homme je l’ai vu plus pâle

      à la tombée du jour qu’un fruit tombé à terre

      (—)

      не стало смеха, рожи малюет щедро кровь,

      колокола молчат, немеют взоры —

      гримасой жуткой куклы10 баюкают детей,

      предсмертный ужас обнажил словес бессилье;

      поля – владенье крыс, мертвы глазницы окон,

      и тех, кто выстоял, на солнце сохнет саван;

      скорбь сострадания скрыло зубов оскалом —

      ботала стад звенят серебреников звоном;

      скребущий звук штыков пускай пронзает город;

      не слышно смеха – всё в огненном кольце,

      орошена слезами жен стыдливость:

      могильный плющ и всплески эха смерти;

      молчание, молочная сестра молчанью смерти,

      молчание родит молчанье в колыбели рук;

      сплошь пустота в глазах – что в них, никто не знает;

      нежность кругами стынет у сжатых губ;

      такой была судьба людей – я видел самый бледный

      лик их на склоне дня: так бьется о землю плод;

      et j’ai mêlé ma voix aux flammes éparses et dures

      dont souffle après souffle on élevait dans l’ombre

      un mur pour protéger le silence de marbre

      pasteurs venant des blancs troupeaux de signes éternels

      vieillards recroquevillés dans les langes des sillons

      enfants ivres de mer

      l’amour et la beauté autant que grains de sable

      bâtisseurs de vergers de champs de visions

      porteurs de fardeaux légère est la peine

      qu’importe la douleur dont on connaît le nom

      quand le sens brille plus fort que l’éclat de la vie même

      pétri d’amour de fuites insensées

      la toile d’araignée laisse échapper son fruit

      bâtisseurs de villes millénaires

      venus des libres étendues de la marée des enfants

      l’homme