Мадонна в меховом манто. Сабахаттин Али

нравлюсь Раифу-эфенди. Теперь он, кажется, не испытывал в отношении меня той боязни и смущения, которое испытывал ко всем людям и в том числе ко мне, когда мы только познакомились. Лишь иногда он внезапно становился отчужденным, глаза его теряли всякое выражение, сужались, а когда с ним заговаривали, отвечал тихим, но препятствовавшим всякому сближению голосом. В такие мгновения он забывал о переводах и, откладывая карандаш в сторону, часами смотрел перед собой, на лежащие перед ним бумаги. Я чувствовал, что в такие минуты он уходит по ту сторону пространства и времени, никого не впуская туда, и даже не пытался приблизиться. Меня беспокоило лишь одно: я заметил, что болезни Раифа-эфенди по странной случайности начинались чаще всего именно в такие дни. Причину этого мне предстояло вскоре узнать, но при весьма печальных обстоятельствах. Однако расскажу все по порядку.

      Однажды в середине февраля Раиф-эфенди вновь не пришел на работу. Ближе к вечеру я зашел к нему домой. Дверь открыла его жена, Михрие-ханым.

      – А, это вы? Пожалуйста! Он недавно заснул… Хотите, я его разбужу?

      – Нет-нет! Не беспокойте его… Как он себя чувствует? – спросил я.

      Женщина провела меня в гостиную:

      – У него жар. На этот раз жалуется на острую боль! – Затем жалобно всхлипнула: – Ах, сынок! Он совсем не следит за собой… А ведь не ребенок… Мрачнеет вдруг отчего-то, когда ничего не случилось. Что с ним – не знаю… С ним бывает даже невозможно поговорить… Отворачивается и уходит… А затем вот так вдруг сляжет…

      В это время из соседней комнаты послышался голос Раифа-эфенди. Она немедленно побежала туда. Я удивился. Разве этот человек, который так следил за своим здоровьем и не знал, как бы получше себя защитить, заматываясь в шерстяные шарфы и свитера, мог быть столь небрежен с собой?

      Михрие-ханым снова вошла и сказала:

      – Оказывается, когда в дверь позвонили, он проснулся. Пожалуйста, проходите!

      На этот раз Раиф-эфенди показался мне довольно слабым. Он был бледен и часто дышал. Его всегдашняя наивная улыбка напоминала теперь ехидную ухмылку, искажавшую черты его лица. Его глаза, смотревшие поверх очков, будто ввалились.

      – Что с вами опять, Раиф-бей? Выздоравливайте скорее! – сказал я.

      – Спасибо!

      Его голос звучал немного глухо. Когда он кашлял, у него хрипело в груди, и она содрогалась.

      Чтобы поскорее проявить участие, я спросил:

      – Как же это вы заболели? Должно быть, простуда!..

      Он молча смотрел на белую простынь. Маленькая железная печка, втиснутая между белыми кроватями его жены и детей, нагрела комнату слишком сильно. Несмотря на это, мой собеседник выглядел озябшим. Натянув одеяло до самого подбородка, он сказал:

      – Да, я, наверное, простудился! Вчера после ужина я ненадолго вышел на улицу…

      – Вы куда-то ходили?

      – Нет, просто захотелось побродить… Не знаю… Наверное, скучно стало.

      Меня удивило, что ему стало отчего-то скучно.

      – Я,