Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого. Мария Корелли

сознавал трудность, почти невозможность для нее забыть факт моего колоссального состояния и увидеть во мне меня самого. В этом одно из благ бедности, забываемое и не ценимое бедняками. Бедняк, если завладеет любовью женщины, то знает, что любовь эта искренняя и лишена личного интереса. Но богач вообще никогда не может быть уверен в любви. Преимущества брака с богачом поощряются родителями и друзьями девушек-невест. И нужно обладать в высшей степени неискушенной натурой, чтоб смотреть на мужа, располагающего пятью миллионами, без корыстного удовлетворения. Очень богатый человек даже не может быть уверен в дружбе; самая высокая, сильная, благородная любовь почти всегда отказана ему; пророческими оказались слова: «Как трудно богатому войти в Царство Небесное». Царство женской любви, испытанной и в невзгодах, и в трудностях, ее верность и преданность в дни печали и тоски, ее героическая самоотверженность и мужество в часы сомнения и отчаяния – эта светлая, прекрасная сторона женской души предназначена Божественным провидением для бедного человека. Миллионер может жениться на любой из красавиц всего света, – он может одеть ее в роскошные наряды, осыпать ее драгоценностями и смотреть на нее, на весь блеск ее богато украшенной красоты, как на статую или картину, но он никогда не постигнет сокровенных тайн ее души и не узнает нравственных начал ее прекрасной натуры. В самом начале моего увлечения леди Сибиллой я часто об этом думал, хоть и не так упорно, как после. Я слишком гордился своим богатством, чтоб допустить возможность проигрыша, и наслаждался, глядя с несколько презрительным злорадством на смиренное преклонение благородного графа пред ослепительным источником практически неисчерпаемого богатства, каким представлялись ему я и мой блистательный товарищ. Я ощущал странное удовольствие, покровительствуя ему, и обращался с ним с видом снисходительной благосклонности, что, по-видимому, нравилось ему. Внутренне я смеялся и думал, насколько иным было бы положение дел, если б я в самом деле был не более чем писатель. Если б я был одним из самых великих авторов своего времени, но вместе с тем бедным или только со средним достатком, этот самый полуобанкротившийся граф, тайно державший на пансионе американскую наследницу за две тысячи гиней в год, возможно, снизошел бы до того, чтобы пригласить меня в свой дом, смотрел бы на меня с высоты своей титулованной ничтожности и, быть может, отозвался бы обо мне как о «человеке, который пишет… э… да… э… довольно неглупый, я думаю…» – и больше бы не вспомнил. По этой самой причине, будучи писателем, хоть и миллионером, я ощущал особенное удовольствие, унижая, насколько возможно, его графское достоинство, и для этого нашел лучший способ, говоря об Уиллоусмире. Я видел, как он нахмурился при одном упоминании о своей утраченной собственности и не мог скрыть своего душевного беспокойства относительно моих дальнейших намерений. Лючио, опытность и предусмотрительность которого подтолкнули меня к решению купить это место, ловко помогал мне обнаруживать его характер, и к тому времени, когда мы