Фрунзе. Том 2. Великий перелом. Михаил Ланцов

сообразительные догадались, что нарком выполнил свои обещания, данные Федорову. Но в самого конструктора не верил. Это проступало слишком отчетливо. Да и сам Фрунзе не раз называл конструктора «французом». Указывая на то, что тот прекрасно что-то выдумывает, но очень слабый технолог – традиционные маркеры французской инженерной школы. Учитывая обстоятельства, это был почти что диагноз… почти что приговор.

      Вот Токарев и подсуетился.

      Лично прибыл на прием, чтобы доложиться. Набравшись, так сказать, наглости. Тем более что с Фрунзе он не раз общался на оружейные темы и знал – тот вполне нормально воспринимает подобные выходки.

      – Михаил Васильевич, – произнес он, входя, – вот.

      И начал доставать из специального саквояжа оружие, завернутое в тряпицу.

      – Что это?

      – В свободное время. В инициативном порядке разрабатывал.

      – Я понимаю. Но что это?

      – Автоматический карабин под новый патрон 6,5 × 40.

      – И в чем подвох?

      – Ни в чем. Вот – разработал.

      Начали беседовать.

      Оказалось, что Токарев занимался разработкой не карабина, а пистолет-пулемета в инициативном порядке. И уже давно. Вот и решил приспособить свою поделку под новые задачи.

      Получилось странно.

      Его пистолет-пулемет был основан на автоматике со свободным затвором. Как и все в те годы. И чтобы компенсировать возросшую энергию отдачи, он банально увеличил массу этого затвора и жесткость пружины. Не, ну а что? Сработало же…

      – А вы сами из него стреляли?

      – Он вполне исправно работает, – уклончиво ответил Токарев.

      – Только честно – лягается при стрельбе?

      – Лягается… – нехотя ответил конструктор, зная, что нарком ведь пойдет и проверит. Возможно, даже прямо сейчас.

      – Вот то-то и оно. Он и должен лягаться. Да и при стрельбе с заднего шептала прицельная стрельба одиночными выстрелами посредственной будет. Но идея мне нравится. Смотри…

      И Фрунзе начал высказывать свои мысли.

      Крутя-вертя эту поделку в своих руках, он невольно вспомнил о знаменитой H&K G3. В девичестве бывшей CETME modelo В, выросшей из StG45M.

      Конструкция ее была в какой-то степени… противоречивой.

      В чем это выражалось?

      В том, что в России G3 традиционно ругали. Называя не иначе как «часы с кукушкой» или отпуская иные нелицеприятные эпитеты. Но Фрунзе знал – в советской, а потом и в российской традиции принято давать огульные оценки, подавая многие вещи инструментами пропаганды в гротескных, черно-белых тонах. У нас, пожалуй, только FN FAL не ругали, да и то только потому, что объявляли ее клоном нашей СВТ-40.

      В остальном же мире оценки H&K G3 были радикально позитивнее. Что выразилось и в объеме производства, который был на уровне таких знаменитых стволов, как FN FAL и M16. Примерно в районе 7–8 миллионов экземпляров всех вариантов. Что особенно показательно