ИДОЛ. Лана Мейер

просто инструмент для наблюдения времени. Они являются символом престижа, истории и семейных ценностей, воплощенных в драгоценном металле и камнях.

      Завершив свой традиционный ритуал, я включаю ноутбук, откидываясь на кресло.

      – Чем сегодня занималась, маленькая мятежница? – усмехаясь, просматриваю записи Авроры за день. – Это я уже видел.

      – Покажи настоящее время, – приказываю я, и мне открывается запись с ее видеорегистратора. Аврора в машине. Я слышу звук капель дождя, ритмично ударяющихся об лобовое стекло ее машины. – Покажи себя, девочка, – чувствуя себя чертовски хреново за это нежное «девочка», я сжимаю зубы, надеясь на то, что Ава услышит меня или почувствует.

      Это невозможно, но мне бы хотелось… чтобы она реагировала на мое тело так же, как и я на ее.

      Важное примечание: тело. Не она. Мне интересен лишь процесс эксплуатации ее тела. Оно особенное и уникальное для меня лишь тем, что оно закрыто, недоступно и не плывет к моим ногам.

      Совратить на умоляющий о большем, поцелуй, хорошую девочку – куда интереснее, чем трахнуть готовую на все, шлюху.

      Я не вижу ее лица, только капюшон, закрывающий мне обзор на Аву, поскольку она сидит, уткнувшись лбом в руль. Судя по тому, как трясутся ее плечи, она плачет, точнее, пытается заплакать.

      – Оу, тебе так больно. Я предложил тебе лекарство. Твое лекарство у меня, – произношу я едва слышно, не прекращая наблюдать за ней.

      Мисс Хейз издает гортанный рык, переполненный болью и отчаяньем, и вдруг резко поднимает голову, бросая взгляд прямо в камеру.

      – Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Я даже заплакать не могу! Господи, дай мне хоть одну слезинку! Я настолько жалкая, что даже не могу заплакать, – сотрясая воздух, возмущается она. Лицо ее искажает гримаса боли, но глаза едва мокрые. – Настолько жалкая, что не достойна даже предсмертной записки…

      Два темных омута затягивающих в свои зыбучие пески. Я никогда не видел таких пронзительных глаз – я не писатель, чтобы придумать им красивые эпитеты, но если бы я мог дать им описание, я бы назвал их «моя погибель». В тот день, в зале суда, она посмотрела на меня так, что весь мир перестал для меня существовать. Словно увидела насквозь, словно всего лишь на миг допустила обо мне новые мысли, заглянув за грани образа идола в «семерке дьяволов», и увидела настоящим. Но было уже слишком поздно.

      Ее зрачки расширяются, пока она судорожно снимает с себя толстовку, оставаясь в белой майке. А я смотрю в ее глаза и не могу визуально насытиться горьким шоколадом, теряя контроль.

      Ее кожа на шее покрывается испариной, а затем – быстро краснеет. Это похоже на приступ нервного дерматита, и я предполагаю, что девушка находится в глубокой депрессии. Она держит в себе много чувств и эмоций, вынашивая внутри десятибалльный торнадо, и в этом мы похожи. Страшно представить, что бывает, когда два смерча пересекаются на едином клочке земли.

      Скоро не нужно будет представлять, мы обязательно встретимся и проверим в реальности.

      Грудь