Наблюдатель у порога. Эдит Несбит

как свойственно одним лишь кошкам, – так думал я, пока не увидел зрачки егеря. И уж на что Мурлыка смышлен – в чертах егеря отражался ум еще больший. Казалось, он держит своего господина (или покровителя) в полном подчинении; напряженное недоверие, с каким егерь за ним следил, составляло для меня полнейшую загадку.

      Поодаль располагалось еще несколько кружков, участников которых я, судя по их исполненному старомодного достоинства виду, отнес к высшей знати. Похоже, они хорошо знали друг друга, словно собирались на подобные встречи далеко не в первый раз. Но наконец меня отвлек от наблюдений замеченный ранее низкорослый господин, который направился ко мне из противоположного угла зала. Общительность у французов в крови, и моему миниатюрному приятелю это национальное свойство было присуще в полной мере: не прошло и десяти минут, как наша беседа сделалась, можно сказать, доверительной.

      Я успел уже понять, что теплый прием, оказанный мне всеми, от привратника до бойкой хозяйки и смиренного хозяина замка, объяснялся тем, что меня приняли за кого-то другого. Следовало бы развеять это столь удачное заблуждение, но тут требовались либо очень решительный характер, каким я похвалиться не мог, либо уверенность в себе и мастерство светского общения, для чего мне недоставало ни искушенности, ни ума. Однако мой маленький собеседник настолько расположил меня к себе, что я подумывал ему открыться и обрести в его лице друга и союзника.

      – Мадам приметно стареет, – прервал он мои раздумья, указывая взглядом на хозяйку.

      – Мадам все еще очень красива, – отозвался я.

      – Я поражаюсь тому, – мой собеседник понизил голос, – как женщины любят превозносить отсутствующих и умерших. Можно подумать, это сущие ангелы, в то время как присутствующие или живые… – Пожав плечиками, он сделал выразительную паузу. – Вы не поверите: мадам вечно повергает нас, гостей, в смущение, нахваливая прямо при месье своего первого супруга, меж тем всем и каждому известно, что покойный месье де Рец отнюдь не являлся образцом добродетели.

      «Всем и каждому в Турени», – мысленно уточнил я, но все же что-то пробормотал в знак согласия.

      Тут ко мне подошел наш хозяин и, изобразив взглядом доброжелательную заинтересованность (какую напускают на себя иные, когда осведомляются о здоровье вашей матушки, до которой им нет ровно никакого дела), спросил, как поживает известная пушистая особа и давно ли я получал о ней известия. Что бы значило это «как поживает известная пушистая особа»? Пушистая особа! Кого он имел в виду: моего бесхвостого Мурлыку, рожденного на острове Мэн, а ныне, если ничего не случилось, охраняющего мою лондонскую квартиру от вторжения крыс и мышей? Он, как вы знаете, водит дружбу со многими моими приятелями и не стесняется пользоваться их ногами, когда хочет обо что-нибудь потереться; приятели же высоко ценят достоинство