Янгын. Наталья Радиковна Готовцева

мою жинку вокруг пальца обкрутил, милую дуреху несмышленную, а коли не ведаешь – сам ответ держи. А Касьяну как быть – он же сам попался, утерял добро и, паче, деньгу за это добавил, так и того пуще – теперича ответ держать? Рассудил их Гераська: впредь бабам своим потакать сторожко станете. Касьян одинаково пострадалец, он броднику за работу плату давал, тот ему не кум и не брат, за него ответ держать не повязан, тако писано в уложении. И посему никто никому ничем не обязан, каждый свой урон сам и переживет.

      И потянулись к нему казаки за дельным советом, и на возраст пенять ему уже и перестали. Гераське его житие по нраву стало. Вспоминал о Дуняше, деде Кузьме и Аське с жалостью. Но то былое, худое забылось, осталось одно благое, всем обязан он Дуняше. Ему свою судьбу наладить, а опосля и им подсобит.

      Сидя в яме, продрогший Гераська обдумывал свое положение. Смута пришла, все признаки. Митяй взбаламутит братцев. Ишь удумали Голову, дядьку Федора, смести и им свойского к избранию навязать, установить удобные себе порядки. Ладно бы на общаке, по добру, а то силой, да что силой – оговором. Вот энто подло, то подло, оговором взять верх. Что за времена темные пришли.

      – Герасюшкааа. Симушкааа, – вдруг кто шепотом протяжно позвал.

      – Наталка, ты?

      – Не шуми. Я энто. Сокол мой, како ты? Зельне зашиб Митяй тебя?

      – Впоряде. Токмо в голове шумит, да в ушах звон все никак не утихомирится.

      – Дроля мой, – немного поохав, девка затараторила: – А тут-то что деется! Наведался московит царский, вятший муж. Болтают, якобысь, порядки наводить. А кой баской – ужасть!

      Наталка осеклась: не о том и не Гераськи.

      – Эвоно… Да, только порядки энти до странности. Похоже, что верных людей погонють и себе угодных провозгласят. А Митяйкины кто? Дельные были б, а то лихие да разбойные. Не видать тепереча справедливости. Кромешники всякую крамолу и на пустом месте изыщут и с кого пожелают взыщут. Бают, что сам царь велел несогласных на месте без суда казнить. Неужто в уговоре писано о казнях, а, Симушка? Мутно на душе. Бачко еще не возвертался. Потащила его нелегкая, да не ко времени.

      Наталка тараторила, охая да ахая, не давая и слово вставить. Гераська поднял руку.

      – Погоди лопотать. Что докатится до нас тьма кромешная, мы с батькой твоим уже обмозговывали. Ты батю, как явится, упреди… – не досказал, послышался грозный басистый окрик.

      – А ну, кто тут?

      Наталья, будучи бойкой, не стала прятаться, тут же откликнулась:

      – Наталья я, дочь Федоровская, – и вызывающе добавила, – Головы твойного! Воды да поесть плененному вами, окаянными, велено снесть. Лука, это ты, шо ль?

      – Я. Кому еще быть.

      В ответ раздался низкий и грозный голос стражника. Он неторопливо подошёл ближе, пристально разглядывая Наталью.

      – Кем велено? Шо ты мне завираешь! Дуй отседова, нечего тут крутиться. Твоему Герасько завтра на суд перед общиной.

      Сторожевой