Прописи войны. События, которые становятся судьбой. Сергей Прокофьевич Пылёв

некуда.

      Мы выпили, предварительно чокнувшись бокалами.

      – Расскажи мне о Донбассе, – попросила она.

      – Если честно, то не хочу. Когда-то я пытался что-то кому-то рассказывать, а потом видел стеклянные глаза, наплевательские и безразличные. С тех пор я никому ничего не рассказываю. Все есть в интернете, во всем можно разобраться самому.

      – Но мне все-таки интересно, – настаивала Мила.

      – Что именно?

      – Ну, например, как ты оказался в России.

      – Началась война, десятками начали гибнуть люди. Я взял жену, на тот момент мы только встречались, и увез ее. Вот и все.

      – Ты немногословен сегодня.

      – Извини. Но это такая тема…

      – У тебя погиб кто-то?

      – …о которой я не хочу говорить. Все, давай о чем-нибудь другом.

      – Ты меня тоже прости. Я всего лишь хотела узнать тебя получше. Ты обычно веселый и улыбчивый, шутишь, а сейчас… у тебя такое лицо стало…

      – Вот, кстати, по поводу лица. Мне твой автопортрет понравился. Необычная ты на нем.

      – Да.

      – Не могу даже понять, что не так.

      – А я тебе скажу, – покивала Мила. – Я писала его после смерти сестры. Она недавно умерла. Это выражение горя. Только слезы я не стала рисовать. Хотя они были… Вот видишь, я говорю тебе все.

      – Вы были близки?

      – Да, я ее очень любила. Хотя она была и младше, но я ее всегда считала старшей из нас. Я – раздолбайка, а она серьезная и основательная, часто наставляла меня на путь истинный.

      Мила ушла в себя, это можно было понять по взгляду. Вспоминая о сестре, она невольно улыбалась. Как мне была понятна ее улыбка!

      – Семьи у нее не было. Ничего после нее не осталось, – улыбка исчезла. – Только воспоминания.

      – Иногда этого достаточно. Иногда воспоминания более осязаемые, чем что-то конкретное.

      – Да, ты меня понимаешь. Она часто приходит ко мне во сне, мы общаемся. И часто кажется, что она жива.

      – Мне часто снится один сон в разных вариациях. Что я еду на синем «опеле» с товарищами. Это действительно было. Когда начиналась война на Донбассе, я не скрывал своих взглядов. Я был и остаюсь за Россию. Даже выступал однажды на митинге. В общем, активист пророссийский. При этом у меня было много знакомых, товарищей, друзей с разными взглядами, в том числе и крайне правыми. И вот двое товарищей позвали меня съездить с ними в область. Война уже шла. Хотели посмотреть то ли разбитую обстрелами военную часть, то ли еще какой-то объект. Я согласился, хотел пофотографировать. С ними были еще два их знакомых, которых я не знал. И вот мы едем, а у меня какое-то предчувствие появляется. Разговоры у них становятся странные и агрессивные в мою сторону. Упреки, споры и обвинения. Я понимаю, что что-то здесь не то. А потом один из этих незнакомых достал пистолет. Как бы невзначай, крутил его, рассматривал, хвастался. Я присмотрелся ко второму и заметил татуировку в виде свастики, какую носят украинские националисты. В общем, я не знаю, как передать словами эту обстановку. Но в один момент я отчетливо понял, что они едут, чтобы убить меня где-нибудь в посадке.