«Дикая Бара» ядерного полигона. Людмила Зубарева Эсса

прямо заплакала, когда после операции, она вышла к нам в чёрной маечке, а впереди ничего нет, как у мужчины – плоско. Она всю свою жизнь прожила в квартирке на Петроградской стороне в Питере, а там, рядом, оказывается, был завод с какими-то радиоактивными делами. Потом Мерзляков узнал, что много жителей из этого района умерли от рака, ну и Ольку он тоже похоронил недавно.

      Эта моя тайная проблема продолжал мучить меня до 25 лет, пока я не додумалась спросить у мамы, почему грудь моя не растёт, у неё-то, вон какая роскошь.

      Она виновато как-то моргнула, смутилась, а потом засмеялась, сгребла ладошками воздух перед собой, будто со своей груди сняла что-то и в меня бросила, и всё смеялась, говоря «мне для тебя ничего не жаль, бери, бери…», и всё бросала и бросала в меня какой-то невидимый шар, снимая его с себя.

      А я, заворожённая этим действием, вдруг стала ловить обеими руками, как в баскетболе, этот странный шар. Через некоторое время моё бельё оказалось мне совсем маловато, и я уже нацеливалась на мамины бюстье. К тому же и после рождения сына, я стала стремительно догонять мамины размеры.

      Так вот, оказалась я не брюнеткой, как родители. Все наверное думали, да как это – у родителей брюнетов, дочь – рыжая. Ну, не красно-рыжая, а какого-то сложного тёмно-золотистого оттенка цвета спелой пшеницы, сейчас этот цвет называют капучино.

      Золотая девочка

      Мой первый учитель по рисованию, Юрий Николаевич, назвал меня «золотой девочкой». Тогда, в художественной студии, он рисовал мой портрет, проводя свой мастер-класс для учеников студии – иногда он просил кого-то из нас попозировать для обучения остальных, которые должны были толпиться за его спиной, наблюдая за процессом.

      И вот, солнечный луч, проникший в распахнутое окно изостудии сквозь заросли дикого винограда, оплетающего стену, начал своё путешествие среди кружащихся пылинок. Он полз медленно по натюрмортным столикам, выхватывая из неясных теней яркие восковые фрукты и вазочки.

      Вот вспыхнул розовый сочный персик, вот засияли в грозди янтарные виноградинки, с просвечивающимися тёмными косточками, вот оранжевый бочок груши замерцал, отразившись в изумрудном прозрачном кувшине.

      Один за другим оживал следующий предмет в натюрмортах и в старых стеклянных стендах. Будто невидимый оператор исследовал пространство своим объективом камеры для какого-то странного репортажа. К этому времени наш учитель уже сделал карандашный набросок и готовил краски и кисти, чтобы писать акварелью мой портрет, а ученики, как обычно, столпились за его спиной.

      Между тем, луч постепенно стал приближаться ко мне. Вот он коснулся моего плеча, пряди волос, толстых моих кос, лежащих на плечах, и… о чудо! !» В отражении витрины стенда я увидела себя, и как это отражение вспыхнуло в солнечном луче, упавшем на мою красную кофточку, отбросив от неё сочный алый рефлекс на мои косы, вдруг засиявшие золотом.

      И ещё я увидела, как лицо моего учителя вдруг просияло, вытянулось в изумлении, и он восторженно воскликнул