Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер. Андрей Константинов

не поступившие могли ещё где-то попытать счастья.

      Вступительные экзамены сдавали в Москве, на Волочаевской улице, дом четыре. Всех абитуриентов «посадили на казарму», то есть тех, кто поступал после школы, домой уже не отпускали – только в том случае, если завалил экзамен. Тогда уже отпускали насовсем. Абитуриентов разбили на взводы и отделения, которыми командовали те, кто поступал «из войск». Эти «деды» в форме самых разных родов войск смотрели на гражданских снисходительно и называли «школьниками». Да они, конечно, и были ещё гражданскими юношами, даже юридически, потому что до принятия военной присяги в Советском Союзе нельзя было считать человека полноценным военнослужащим. Во всяком случае, требования уставов на него распространялись не полностью – на гауптвахту, например, сажать было нельзя. Абитуриентам об этом, конечно, никто не говорил, и обращались с ними вполне по-армейски. Хотя муштры, конечно же, не было – разве что в столовую строем ходили.

      Первый же экзамен – а им оказалось сочинение – существенно проредил ораву абитуриентов. За институтским КПП оказались чуть ли не три четверти из прибывших на экзамены.

      Борис, кстати, чуть ли не единственный выбрал из трех предложенных тем самую хитроумную – «„Жертва – сапоги всмятку“. Россия второй половины XIX века в произведениях революционных демократов».

      За своё сочинение абитуриент Глинский получил тройку – да ещё с выводом преподавателя, проверявшего работу: «Грамотный, но оригинальничает». Это было «фишкой» в тогдашнем ВИИЯ – кратко рецензировать все работы, кроме, конечно, двоечных. При этом краткая характеристика абитуриента (порой довольно точная) закреплялась за ним как минимум до конца экзаменов, а иногда и на весь период последующей учёбы.

      Днём, после завтрака, абитура занималась в классах. Но поскольку июль в тот год был очень жарким, разрешалась и так называемая индивидуальная подготовка, то есть хождение с собственными конспектами и учебниками вокруг спортивной площадки, окаймлённой цветником из удивительно красивых роз. Дело в том, что тогдашний начальник института генерал-полковник Андрей Матвеевич Андреев (легендарный Дед) питал к розам слабость. «Если цветы засохнут – вы завянете», – напутствовал Дед своих тыловиков. Впрочем, курсанты против роз тоже не возражали.

      Кстати говоря, генерал Андреев, в отличие от своих преемников, вовсе не был недосягаем. Он любил в одиночку пройтись по территории института, мог подойти и к курсанту, и к абитуриенту, если дело было летом, поздороваться запросто за руку, поинтересоваться, как зовут, откуда родом, как дела.

      Именно так он тогда и вышел на Бориса. Парень, надо сказать, не растерялся, подтянулся и молодцевато доложил, инстинктивно копируя отцову интонацию:

      – Абитуриент Глинский. Из Москвы.

      – Глинский… – прищурился генерал. – Глинский… Это хорошо, что абитуриент. А не Владлена ли Владимирыча сын?

      – Так точно, – удивился Борис, помнивший, что отец говорил об отсутствии у него «выходов»