Падшее королевство. Грех в твоей крови. Дана Мюллер-Браун

подергиваются, при этом зеленые глаза метают в мою сторону молнии. Я смотрю на значок на его груди. Олень, в рогах которого буква «С». Князь Сладострастия.

      – Пойдемте, – обращается ко мне Тарон и провожает на приготовленное для меня место за столом, после чего усаживается сам.

      Никто из князей больше не обращает на меня внимания. Они просто разговаривают друг с другом, шутят, смеются, как это принято у знати, едят и пьют.

      Князь рядом со мной пододвигает к себе тарелку и кувшин, будто я собираюсь все это у него отобрать. Князь Жадности.

      – Не хочешь ли ты, Тарон, – внезапно раздается такой низкий и властный голос, что мне даже не нужно смотреть на князя в черном, чтобы понять, что это говорит он, – рассказать нам немного больше о своей невесте?

      Его веки на мгновение вздрагивают, будто он в предвкушении следующего слова.

      – Об Авиелл, – добавляет он тихо и небрежно. Но его все расслышали. Хотя уверена, я единственная, кто расслышал презрение. Я сжимаю зубы.

      – Авиелл потеряла всю семью, Лиран. Добавь немного уважения, когда произносишь ее имя.

      – Ее имя, – повторяет князь, явно забавляясь, и… что-то еще слышится в его голосе. Угроза?

      Он останавливает на мне снисходительный взгляд. И теперь я понимаю, что это за князь. Князь Высокомерия. Я пытаюсь успокоиться. Он ничего не знает. Это выражение превосходства связано с грехом, который он представляет. Высокомерие, гордость. Он явно дразнит меня, и моя напряженная реакция вызывает у него едва заметную улыбку.

      – Мне было бы очень интересно узнать, что случилось с вашим героем. Почему она не защитила вас, госпожа? Как ее звали, можно узнать?

      Он произносит это очень медленно. Вполне обдуманно. И не смотрит на меня, лишь на долю секунды, когда он заканчивает говорить, его взгляд останавливается на шраме на моем виске, и уголок его рта победно приподнимается.

      – Навиен, – сдержанно отвечаю я. Все замолкают. Наверное, потому, что я впервые что-то сказала.

      Князь Высокомерия откидывается на спинку стула. Единственный, кто еще продолжает есть, – это довольно толстый мужчина, который, не обращая внимания на манеры, вгрызается в свиную ногу. Князь Обжорства.

      – Навиен, – немного язвительно повторяет князь Высокомерия, и тут где-то глубоко в душе я понимаю, что он обращается ко мне. Он все знает.

      – Разве она не смогла защитить вас? Неужели она подвела наследницу престола княжества Истины?

      Снова он имеет в виду меня. Он обращается ко мне напрямую, и я слышу за этими словами осуждение. Его все слышат. Только никто, кроме нас двоих, не знает, что это обвинение предъявляется не погибшему герою, а мне.

      Я до боли впиваюсь ногтями в кожу, пытаясь собраться с духом.

      – Она пыталась, – отвечаю я, добавляя к своим словам грусти, здесь мне даже не приходится притворяться.

      – Она пыталась, вот как?

      Он говорит почти шепотом. И хотя он сидит в трех местах от меня, я слышу его совершенно отчетливо.