Цирк. Анастасия Носова

1993 года

      Саратов, Заводской район

      Письмо 1. Лена – матери

      Мама, я помню, что ты не любишь телефонные звонки и просила писать. Но ты и на письма мне отвечать не хочешь. От Камышина до Саратова не так далеко – ты могла бы приехать и помочь. Дети одни, мама Толи приезжает из Энгельса, но жить у нас она не может: у нее тоже работа!

      Ты просила рассказать, как Оля. Оля учится на пятерки только по математике, по остальным предметам у нее неуд. Грозятся оставить в седьмом классе на второй год. Все чаще дерется, а теперь еще этот ее цирк. Распотрошила старые коробки на антресолях, вытащила оттуда игрушки, нашла лоскутные мячи и жонглирует. По всему дому соль – сыплется из этих мячей. Я ее ругаю, а она мне: «Ну надо же утяжелить!»

      Влад тоже хорош. На днях вызывали меня к директору. Ты скажешь, что это Толины гены. Нет, это мы недосмотрели, потому что некому было с ними нянчиться.

      На работе у Толи обещают сокращения, зарплату задерживают по полгода. С другой стороны, чего мы ждали, давно пора, завод еще долго держался. У меня все та же зарплата и все столько же работы. Детей в классе много, а я одна. Классы забиты, тетради таскаю каждый день домой, надорвусь скоро.

Лена

      Ответ пришел через неделю. Лена распечатывала письмо прямо в прихожей, не снимая куртки. В письме было всего одно предложение, но Лене его хватило.

      Письмо 2. Мать – Лене

      Дорогая моя, а я тебе говорила, что замуж тебе рано и в школе работать ты не выдержишь.

Мама

      Толик нашел письмо от тещи на тумбочке в прихожей. Лена бросила его среди шапок и шарфов, а Толик случайно смахнул, когда вернулся домой. Конечно, он его поднял, отряхнул от грязной воды (письмо упало в лужу от его же ботинка) и прочитал. Так письмо, растерзанное на кусочки, смятое, оказалось в мусорке. Толик сел писать свое. Наутро отнес на почту. Может, в Камышине его даже из почтового ящика не заберут, но он хотя бы пытался.

      – Что ты ей написала? – спрашивал Толя Лену, но она только качала головой и улыбалась.

      – Это наши дела, – отвечала.

      И снова отворачивалась к бесчисленным тетрадям.

      – Да брось ты это, Ленк! Не пиши ей вообще, – говорил Толик и пытался вытянуть жену из-за стола со стопками тетрадей. – Помнишь, как пели тогда? Помнишь? Разве она могла помешать? И сейчас не помешает, сами справимся! – И Толик вытаскивал Лену в центр комнаты, кружил ее и напевал: – Вьется за кормою чайка, кружит пена, что со мною делаешь ты, Лена, Лена…

      Лена смеялась, отбивалась от мужа, но по ее лицу было видно: думать о письмах она не переставала.

      – Между нами быстро катит волны Волга-а-а-а! – продолжал надрываться и фальшивить Толик. – Ну же! В лагере пели и танцевали, чем мы сейчас-то хуже!

      Он видел, что Лена тяжело переносит ссору с Ариной Петровной и чувствовал в этом свою вину: она ведь вышла за него против воли матери. Лена возвращалась к своим тетрадям, а Толик шел в подъезд – курить и проверять почтовый ящик.

      Почта в Камышине работала кое-как, и только под