Руина. Михайло Старицкий

гостьи.

      Марианна подошла к Мазепе. Долго они смотрели друг на друга с нескрываемою радостью.

      – Давно с тобой не видался, – прервал наконец молчание Мазепа, – и так мне радостно, словно на свет народился, – закончил он тихо, подавив непрошеный вздох.

      – Как давно? И полгода нет! – заметила ласково панна.

      – Ой, как давно! Мне кажется, целая вечность легла между тем временем и сегодняшним днем… Ведь разлука не считается сухим разумом, а считается сердцем.

      – Значит, у пана сердце – плохой счетчик. Я ведь тоже соскучилась о своих друзьях; но время у меня незаметно прошло, словно вчера со всеми вами рассталась. Правда, у меня было столько дела и всяких забот, что некогда было ни по пальцам, ни по сердцу считать уходивших дней, – улыбнулась Марианна.

      – Это большое счастье, если есть такое дело, в которое можно окунуться с думами, с воспоминаниями, с сердечными ранами, но горе, если себя не сможешь забыть… Тогда все прошлое, словно сегодняшний день, станет перед глазами с ужасом, с болью…

      – Ах, прости, друг мой, – остановила его речь жестом Марианна и побледнела. – Я дотронулась до старой раны…

      – Рука друга не растравляет ран, а врачует…

      – Но есть такие, которых никто и никогда не залечит, никакая дружба, какой бы она ни была щирой…

      – Кроме смерти, – произнес загадочно Мазепа и замолчал, погружаясь в какую-то тоскливую думу, а потом, подавивши вздох, продолжал: – Да, ночь беспросветную может рассеять лишь солнце; мне такой ночью и казалось все это время…

      – Да, ты прав, Иване, я забыла, – проговорила грустно Марианна, побледнев незаметно. – Моя жизнь текла беспечально… так и несправедлива к другим… конечно, есть раны, о которых и вспоминать больно…

      Марианна взглянула на Мазепу, но глаза его были опущены.

      – Да, у нас было много забот и тревог в это время, – переменил он сразу тему, – разные неудачи угнетали гетмана, нужно было бороться с событиями, поддерживать его желания, придумывать меры: ведь здесь, во всей окружающей его старшине, нет ни одного человека, который бы подошел к его взглядам.

      – Кроме Ивана Мазепы, – поправила Марианна и добавила: – Да, ты один лишь можешь быть здесь порадником и пособником, это я знаю и этому верю, – она взглянула искоса на сидевших в другом конце стола собеседников и закончила тихо: – И убеждена еще в том, что ты нелицемерно предан отчизне.

      Мазепа не успел и поблагодарить своего друга за доброе о себе мнение, как дверь в покой отворилась, и в нее поспешно вошел озабоченный гетман в сопровождении Кочубея.

      – Панове! – заговорил гетман взволнованно, опускаясь в свое кресло. – Я получил сейчас чрезмерно важные вести: одни благоприятны и тешат сердце надеждой, а другие тревожны и заставляют нас немедленно принять против них меры.

      – Что? Что такое? Какая беда? – заговорили все возбужденно.

      – Пан Гострый, друзья мои, – продолжал с одушевлением гетман, – предуготовил союз нам с Многогрешным и в главных пунктах примирил