Нерон. Блеск накануне тьмы. Маргарет Джордж

от имени Пана приветствую тебя!

      Я молча смотрел на него и гадал – сон это или реальность? В последнее время мне снились очень странные сны.

      – Ты прихватил свою свирель? – поинтересовался Петроний таким тоном, как будто это был самый обычный вопрос из всех, что он мог задать мне при встрече.

      – Да-да, принес. – Я показал ему свирель.

      Пастушья свирель с виду простая, но играть на ней на самом деле довольно сложно.

      – Хорошо, – кивнул Петроний. – Мы позовем Пана составить нам компанию.

      Он провел меня к кушеткам, на которых возлежали его гости. Некоторые когда-то состояли в нашем литературном кружке, других я знал меньше.

      – Почетное место. – Петроний указал на кушетку, стоявшую в центре. – Итак, – провозгласил он далее, – к нам присоединился последний и высочайший гость, дабы вместе с нами порадоваться тому, что мы спаслись от пожара невредимыми, и славить наше содружество, которое будет длиться и впредь. Мы все друзья цезаря, не так ли?

      Он сослался на мой официальный титул, но интонационно придал ему более глубокий и личный смысл. Затем занял место хозяина в изголовье кушетки, стоящей по правую руку от меня.

      Я осмотрелся.

      На кушетке слева от моей расположился молодой Лукан, рядом с ним – Клавдий Сенецио, рядом с Клавдием как раз в этот момент опускался на кушетку Авл Вителлий. Авл был самым старшим из всех присутствующих, но, похоже, его совсем не задевало то, что ему предоставили наименее почетное место. Да и с этого места проще свесить больные ноги.

      У Вителлия были проблемы с тазобедренными суставами – когда-то его переехал на своей колеснице Калигула. И вообще, Авл бо́льшую часть своей жизни удовлетворял страсти императоров, в том числе низменные: мальчиком был «игрушкой» Тиберия на Капри[31], правил колесницей для Калигулы, играл в кости с Клавдием. Я не использовал его подобным образом, разве что в юности он среди прочих составлял мне компанию в наших ночных вылазках в город и пьяных пирушках. Недавно Вителлий вернулся из Африки, где был проконсулом и превосходно справлялся со своими обязанностями. Личные наклонности и пристрастия никак не сказывались на его профессиональных качествах: он отлично управлял провинцией.

      Рядом со мной возлежал на кушетке пользующийся дурной славой порочный сенатор Флавий Сцевин, а уже за ним, свесив с кушетки огромные руки и ноги, возлежал Плавтий Латеран, настоящий гигант.

      Справа от Петрония возлежал Пизон, а рядом с ним – сенатор Афраний Квинциан.

      Я тепло поприветствовал тех, кого знал лично, а потом спросил, где был каждый во время пожара.

      – Я с дядей Сенекой, – ответил Лукан. – Его поместье в четырех милях от Рима, так что мы хорошо видели дым и подсвеченное огнем небо, но подойти близко не решились.

      У него было красивое лицо и открытый взгляд ясных светло-голубых глаз. Принято считать, что такие глаза обычно бывают у людей простодушных и поверхностных, но Лукан сочинял стихи, и догадаться о том, чем занята его голова, было

31

Римский дворец на острове Капри, вилла Джовис; согласно Светонию, являлся местом, где Тиберий предавался дикому разврату.