И один в поле воин. Юрий Петрович Дольд-Михайлик

осуществить разработанный нами план. Лучше всего послать Гольдринга с пакетом в штаб корпуса. Остальное мы берем на себя. О последствиях проверки я сообщу вам лично. Надеюсь, вы поможете, герр генерал, и уверяю вас, что об этом никто не узнает.

      – Ладно, – согласился Эверс. – Но больше ничего от нас не требуйте. Когда именно послать барона?

      – Сегодня. Поезд отходит в шестнадцать сорок.

      – Надеюсь, майор, вы больше не будете беспокоить нас вопросами, касающимися моего офицера?

      – Признаться, меня самого волнует эта история после того, что вы мне сообщили о взаимоотношениях фон Гольдринга с Бертгольдом. Но отступать уже поздно, поскольку я получил самое категорическое распоряжение и даже согласовал с шефом план этой маленькой операции. Итак, мы обо всем договорились! До свидания.

      Миллер поклонился и вышел из кабинета.

      – Не нравится мне эта затея, гауптман, – сердито заметил Эверс, когда за Миллером закрылась дверь. – Но и отказаться мы не имеем права. Во всяком случае надо, чтобы Гольдринг не узнал о проверке. Иначе он доставит нам через Бертгольда немало неприятностей. Иметь дело с господином Гиммлером – это все равно, что сидеть на пороховой бочке и держать в руке зажженный шнур.

      – Такой орешек, как Гольдринг, явно не по зубам Миллеру.

      – Но мы должны сегодня же отправить барона в Лион.

      – Он офицер по особым поручениям, и если послать его в штаб корпуса даже с обычной армейской запиской, это не вызовет у него никаких подозрений.

      Гольдринг даже не будет знать, что в пакете. Остальное не наше дело.

      – Тогда приготовьте пакет и от моего имени вручите его лейтенанту, приказав отвезти в Лион. Только не обмолвитесь ни словом.

      – Не волнуйтесь, герр генерал.

      У входа в отель «Темпль» Генрих встретил старую крестьянку. Он, верно, не заметил бы ее, если бы женщина не окинула его долгим, ласковым взглядом и не поздоровалась первая.

      – Бонжур, мсье!

      – Бонжур, мадам! – ответил совершенно изумленный Генрих. По собственному опыту он уже знал, что французы избегают здороваться с немцами.

      Войдя в гостиницу, Генрих хотел подняться прямо к себе, но по дороге его остановила мадам Тарваль. На этот раз на ее губах не сияла профессиональная улыбка хозяйки гостиницы. Лицо женщины было взволновано, губы дрожали. Но глаза глядели необычайно ласково и как-то вопросительно.

      – На дворе так жарко, барон, – сочувственно сказала мадам Тарваль.

      – Я не привык к такой погоде в такое время года, согласился Генрих.

      – Может быть, хотите выпить чего-нибудь прохладительного?

      – А что у вас есть?

      – О, для вас у меня найдется бутылка чудесного старого шампанского.

      Генрих вошел в зал, а мадам Тарваль куда-то убежала. Спустя минуту она вернулась с бокалом и бутылкой вина.

      – Действительно прекрасное вино, мадам, – похвалил Генрих, отпив из бокала. – Теперь я понимаю, почему так далеко разнеслась