Столик на двоих. Сборник рассказов. Наталия Гавриленко

Мама плакала вместе со мной…

      Давно нет на этом свете моей строгой мамы… Нет пупсика-инвалида, который затерялся в сумятице последнего переезда родителей и невозможно понять, почему на щеках у меня, как и прежде, две соленые дорожки. Детство давно кончилось. У моих ровесников вместо пупсиков бегают внуки…

      Сейчас, когда у меня самой есть две взрослые дочери, я поняла свою маму: у нее, в ее голодном, холодном, послевоенном детстве тоже не было ни одной игрушки. И когда она сказала, что это будет «наш, общий», пупсик, она так же возвратилась в свое детство и… взяла меня с собой. Поделилась своей игрушкой… Самой заветной… Поэтому она так его берегла и хвасталась перед подругами… Разве мне, своему обидчивому и ранимому ребенку, она могла все это объяснить? Что малыш хрупкий… И с ним бережно надо обращаться… И совсем разбитого она не выбросила его, а сохранила, как могла… Знала, что я буду его искать… Прости меня, мамочка… Теперь я все поняла…

      Дочь написала мне в ответ: «Не волнуйся, мамочка! Поищем твоего любимого пупсика. Надо же и тебе «доиграть…»

      Я улыбнулась сквозь слезы: лучше поздно, чем никогда…

      Моя «ссылка»

      Эта история произошла в семье моих родителей в годы хрущевской «оттепели». Отца-военного послали в город Владимир на курсы переподготовки. Поехали всей семьей: родители и мы с братом. Мне был год, брату пять лет.

      Родители стали искать жилье в частном секторе. Но не тут-то было: семью с двумя детьми никто брать не хотел. Причины никто не объяснял, но и так было понятно: плачь, шум, стирка… Комфортным такое соседство назвать было трудно.

      Обойдя почти весь частный сектор, отец нашел пожилую женщину, которая разрешила им вселиться, но… только с одним старшим ребенком. Обосновала это тем, что комната, где семье предстояло жить, маленькая и там помещались только кровать, шкаф и сундук. На нем предлагалось спать моему брату.

      Родители думали, что же им делать? Горевали, а сроки поджимали: отцу-надо было приступать к учебе. Мама безутешно плакала, не представляя, как можно предъявлять людям такие жестокие требования, фактически лишать ребенка родителей, разрывать семью…

      Наконец, родители приняли решение: отвезти меня к моим бабушке и дедушке в белорусскую деревню, где жили родители моего папы. «Старикам» было по пятьдесят девять лет. Так же плача, мама собрала меня в дальнюю дорогу, оставив брата на попечение хозяйки. Родители тронулись в путь.

      Не сказать, что бабушка и дедушка обрадовались, получив такой нежданный «подарок». Им все-таки было много лет, да и труд в колхозе никто не отменял. Но меня взяли. Не могли они отказать родному сыну. Оставив меня, родители вернулись к Сереже.

      Позже из деревни приходили письма, где дедушка писал неизменным химическим карандашом, что живется мне хорошо, даже прекрасно. Телефонов в деревне не было, и родители довольствовались этими скудными фразами о моей жизни.

      Мама устроилась на работу, папа уходил на учебу, а Сережу запирали в той