Погребенные. Легенда о Маат. Оушен Паркер

следом, уже с порога зарывшись босыми ступнями в раскалённый песок.

      – Дерьмо.

      Фирузе и Ахмет переглянулись.

      – Жарко тут у вас, – пожаловалась я, вскинув голову навстречу палящему солнцу. Вокруг простирались километры пустыни. Несколько таких же крохотных домиков, как тот, из которого мы вышли, замыкали круг, внутри которого возвышалась небольшая мечеть.

      К ней вела каменная тропинка, по бокам утыканная иссохшими кустарниками и такими же обезвоженными деревьями, не дающими тень. Я чувствовала себя яйцом на сковородке, пока мы шли к мечети, у которой росли пальмы и журчал маленький фонтанчик.

      – Это и есть храм Бастет? – обливаясь по́том, спросила я.

      – Нет, госпожа, – ответила Фирузе. Взяв со скамейки у подножия мечети сумку, она вернулась обратно, и мы двинулись дальше, к другому жёлтому домику. – Храм великой Бастет был разрушен полтора тысячелетия назад. Мы заботимся об его останках, но они погребены под землёй, под мечетью, под этим поселением. Этот круг, – она взмахнула рукой, – прежние границы храма, от которого остались лишь подземные этажи.

      – Мы хоть в Египте?

      – Да, госпожа.

      Здесь было жарко, как в аду, что, казалось, надоедало только мне. Пышногрудая, с широкими бёдрами Фирузе быстро, словно мячик, прыгала вперёд под невыносимой жарой. Достав моток с ключами из сумочки, она открыла дверь.

      Вопреки надеждам, внутри оказалось так же душно. Ни о каком кондиционере не шло и речи, но солнце хотя бы перестало пытаться поджечь мои волосы.

      – Госпожа, присядем. Пока Фирузе будет готовить обед, вы можете отдохнуть в нашей скромной гостиной.

      Ахмет махнул рукой. Край рукава задрался, и я увидела странный, но знакомый символ на его предплечье: вытянутая в профиль кошачья морда, переливающаяся золотом.

      – Что это, Ахмет?

      Он проследил за моим взглядом и, прочистив горло, ответил, когда мы зашли в гостиную и сели на расстеленный на полу красный ковёр, перед которым стояло что-то наподобие стола, только без ножек:

      – Госпожа Бастет вознаградила нас и наших предков за верную службу. Видите ли, у нас с Фирузе не получались дети. Мой брат умер пару лет назад, а его единственный сын вырос и уехал в Каир. Больше в этой деревне, кроме нас, никто не живёт. Но мы всё равно остались верны великим богам, и спустя столько тысячелетий вы наконец проснулись. – На этих словах он заплакал, промакивая глаза тем же платком, которым вытирал пот. – Великая Бастет оставила эти метки, и теперь моя Фирузе беременна.

      На вид Фирузе, хлопотавшей у плиты, было лет пятьдесят, если не больше. Но я решила не вмешиваться в их личную жизнь, сдержанно выдавив из себя:

      – Поздравляю.

      – Спасибо, госпожа. Хотите чай? Или…

      – Включите телевизор, – попросила я, заприметив квадратный ящик прямиком из начала двухтысячных.

      Прежде чем включиться сразу на программе новостей, несчастный издал шипяще-кряхтящий звук. Прижав колени к груди, я обхватила их руками. Внутри у меня наконец появилась тревога, которую я не испытывала до этого момента – была