Черный принц. Elika Blind

знак, прося войти и увести королеву. Она хотела немного подумать в одиночестве – щедром богатстве, на которое не давал права титул принцессы, но которым обеспечивала болезнь.

      Дверь закрылась. В комнате стало тихо, и волнение, поднимавшееся в ответ на слезы королевы, улеглось. Вейгела подошла к окну и, смотря на простирающиеся внизу сахарные сады белых лилий, плавающие в клубах легкой энергии, какой подсвечивает жизнь каждое свое создание, мысленно потянулась к общей пуповине.

      – Модест? Модест, очнись. Уже утро.

      Ей пришлось позвать его несколько раз прежде, чем он наконец-то ответил.

      – Утро? – тихо спросил мальчик. – Ты ведь знаешь: в домах, что строят люди, утро никогда не наступает.

      – К счастью, наш мир строили не люди. Как ты чувствуешь себя?

      – Все хорошо.

      Он лгал. Он, неспособный даже на самую маленькую ложь и знавший об этом, пытался ее обмануть. Вейгела находила это милым, и от предчувствия расставания ей становилось горько. Она хотела бы перебить эту горечь, обманувшись, но не могла – слишком незамысловата была его ложь.

      – Расскажи что-нибудь, – попросила принцесса.

      – Лучше ты.

      – Здесь ничего не изменилось с тех пор, как ты уплыл, – солгала Вейгела. В отличие от Модеста, в ком честность была возведена в абсолют, она легко и много обманывала, и порой, после особенно удачной лжи, ей было приятно тешить себя мыслью, что даже самый опытный лжец не смог бы узнать в ней своего собрата. – Как тебе Рой? Подружился с кем-нибудь?

      – С кем бы я мог подружиться? – фыркнул Модест.

      – При дворе нет детей? – удивилась девочка. В Хрустальном замке всегда было много детей. Они выполняли разную нетрудную работу, где требовались их глаза, но в большинстве своем состояли при королевской семье: кто-то служил компаньоном королю, оберегая его от обмана и клеветы, кто-то был товарищем в детских играх принца и принцесс, ребята постарше становились их сопровождающими в дальних поездках.

      – Даже если бы и были, вряд ли мы смогли бы найти общий язык. Война закончилась, но мы все еще враги.

      – Взрослые игры не должны разъединять детей. Именно нам строить лучший мир, верно?

      – Лучший мир? – переспросил Модест с горькой насмешкой. – Ты в него веришь?

      – Все проходит, Модест. Я верю, что войны, как засухи и болезни, – явление сезонное, стихийное, никак от нас не зависящее. И вот сегодня мы плачем и готовы разорвать глотки нашим врагам, но завтра нам придется снова пожать им руку.

      – Хотел бы я быть таким же рассудительным, как ты.

      – Рассудительность – это все, что я имею. Ты же куда богаче меня, Модест. Ты добр.

      – Я больше не чувствую себя добрым.

      – Не беда. Я тоже не всегда чувствую себя рассудительной, но разве меньше становится у меня ума? – пошутила Вейгела, улыбаясь изо всех сил так, словно он мог увидеть ее лицо. – Расскажи мне лучше про замок. Какой он, этот Амбрек?

      Вейгела вышла