Черный принц. Elika Blind

думаете, Пантазис? – голос Модеста предательски дрогнул.

      – Да. Теперь можете плакать.

      – Не могу, – он шмыгнул носом, удерживая слезы, и быстро-быстро завертел головой. – Нельзя.

      – Даже мужчины плачут, когда покидают дом. Отчего же и королю не всплакнуть, когда он покидает свою страну? Плачьте. На этом корабле нет крыс. Все они плывут за нами.

      Модест посмотрел в сторону, куда указывал моряк. Там клином выстраивались воздушные каравеллы аксенсоремского флота.

      – Это мои советники.

      – Это люди, продавшие вас.

      ***

      Вейгела гуляла по саду на пятом ярусе, где бирюзовые воды реки Эллин, в нескольких направлениях вытекавшие из верхнего грота Хрустального замка, были почти недвижимы, и только невысокие искусственные пороги, направлявшие и разделявшие русло, заставляли воду двигаться вниз, закручивая спираль вокруг Энтика. У круглого пруда, очерченного зелеными мшистыми скатами, из-за которых вода принимала изумрудный оттенок, Вейгела остановилась. Ее остекленевший взгляд тонул в мелкой россыпи округлых молочных камешков, которыми было усыпано дно. Их круглые плоские бока, делавшие их похожими на монетки, перекатывались под силой внутреннего течения, и Вейгеле казалось, что она слышит их зыбучий звон, какой она слышала, погружаясь с головой в горные озера. На секунду ей показалось, что подол гимантия отяжелел от воды, а между пальцев забиваются мелкие ракушки и камешки с берегов Абеля. И как тогда шумит море, толкая волны к берегу, и поднимается в воздух запах соли и водорослей, выброшенных на сушу. Но вот перед глазами показался лебедь и разрушил чары воспоминаний, которым девочка позволила себя поймать. Вейгела с улыбкой сдерживаемой обиды подняла голову. В пруду плавали лебеди, и их царственная, выхоленная краса ничуть не была похожа на чаек, качавшихся на волнах залива Байлу, взметавшихся в небо и кричавших таким криком, который, разрушая мерную качку прибоя, все же напоминал о море больше, чем шелест волн.

      Вейгела присела у ската, обняв колени, и, чуть наклонив голову, смотрела на лебедей застывших в воде, как нефритовые фигурки на стекле. Она скорее слышала, чем видела, как время от времени перепончатые, совсем утиные лапки птиц делают два-три движения под водой. Их движение возмущало глянец поверхности, и отраженные в воде густое синее небо и курчавые облака покрывались рябью. А после снова все застывало. Застывала вода, лебеди снова обретали недвижимость камня, видимость которой разрушало лишь их медленное, сонное дрожание век, и сад, казавшийся живым от неумолчного пения птиц и журчания воды, обретал покой. Только сердце Вейгелы не было покоя. Оно надрывалось и скулило от одиночества, и хотя разум Вейгелы был спокоен и холоден, как бывает он спокоен и холоден у людей, которые смирились со своей беспомощностью и, пожалуй, ничего уже не ждут, все же она не смирилась и все чего-то ждала

      С кряхтением, показавшимся оглушительно громким на фоне стеклянной тишины, на островок в центре пруда выполз лебедь, отряхивая