Чекистские фантазии. Олег Северюхин

самолеты, а также стреляют на дальность от километра и выше.

      Лейтенант Метелкин шел вперед, а в голове почему-то крутились слова песенки, которые он слышал когда-то в детстве, и была эта песенка на том языке, на котором он не говорил, но почему-то понимал:

      Schlaf, Kindlein, schlaf!

      Dein Vater hut’ die Schaf,

      die Mutter schuttelt’s Baumelein,

      da fallt herab ein Traumelein.

      Schlaf, Kindlein, schlaf!

      Такая же метаморфоза происходила и с эсесовским лейтенантом, который слушал колыбельную на русском языке. Он слышал ее в самом раннем детстве, хотя никогда не говорил на этом языке, но почему-то его понимал:

      Спи, моя радость, усни.

      В доме погасли огни,

      Дверь ни одна не скрипит,

      Мышка за печкою спит.

      Птички уснули в саду,

      Рыбки заснули в пруду.

      Глазки скорее сомкни,

      Спи, моя радость, усни.

      Два лейтенанта шли навстречу другу и не стреляли. Прекратили стрелять и солдаты с обеих сторон. Все заворожено смотрели, как приближаются друг к другу два дуэлянта, два поединщика, от исхода схватки которых будет зависеть исход сегодняшнего боя.

      Глава 15

      Два офицера сошлись на линии разделения противников и шагнули по шагу вперед, встав спина к спине. Вскинув руки с пистолетами, они стали на выбор расстреливать командиров: лейтенант Метелкин немецких, унтерштурмфюрер фон Безен – советских.

      Обе стороны раскрыли рот от изумления и не знали, что делать.

      Вскочивший на ноги полковник с криком, – Метелкин, твою мать! – пал от серебряной пули эсесовского «Вальтера».

      Командир противостоящей роты, капитан с Железным крестом первой степени, вскочил с криком, – Fur Heimat! Fur Hitler! (За родину! За Гитлера!), – и был сражен пулей из посеребренного нагана.

      Солдаты противоборствующих сторон не имели команды, а оставшиеся офицеры не знали, что делать.

      Полковник из ведомства Берии зашипел на снайперов-сержантов Улусова и Копейкина:

      – Стреляйте прямо в голову, мать вашу, чего застыли как вкопанные.

      – Нельзя, однако, стрелять в них, – задумчиво сказал Улусов, оторвавшись от прицела, – они дети Одина и сюда пришли, чтобы уменьшить зло войны.

      – Какого Одина? – оторопел полковник. – Что за херню ты несешь, косоглазый? Ты у себя белку в глаз стрелял, вот и стреляй фашистов в глаз, а не то пойдешь прямиком отсюда в трибунал.

      – Они не фашисты, они дети Одина, – упрямо повторял Улусов. – Посмотри, они оба сделаны из ясеня и их выстругивал один бог, а другой вдувал в них жизнь. Вот они, стоят спина к спине и останавливают войну.

      – Ты что болтаешь? – зарычал полковник. – Копейкин, стреляй в гадов, только нашего не задень.

      – Да как я его не задену, – сказал младший сержант Копейкин, – пуля из винтовки броню пробивает, а человека насквозь прошьет. Если я в немца попаду, то и нашему не уберечься.

      – Сволочи, –