Эхо старых книг. Барбара Дэвис

был одновременно рад и удивлен, – говорю я со своей самой обаятельной улыбкой, – обнаружив, что сижу рядом с почетным гостем.

      – С одним из них, – отрывисто отвечаешь ты. – Нас ведь двое.

      – Да, конечно. Но мне повезло, что я сижу рядом с лучшей половиной.

      Ты фыркаешь, не принимая комплимента.

      – Разве вы не предпочли бы сидеть рядом со своей… дамой? Уверена, она по вам ужасно скучает.

      – Ох, вряд ли. – Вежливо улыбаюсь, многозначительно глядя на конец стола, где Голди и Тедди прекрасно поладили. – По-моему, она неплохо проводит время. И кажется, ваш жених весьма увлечен… разговором.

      – Не сомневаюсь, что она блестящая собеседница.

      Твое замечание пропитано ядом, и я изо всех сил стараюсь не рассмеяться.

      – Конечно же, вас не беспокоит, что Тедди падет жертвой чар Голди?

      Ты кладешь ложку на стол и холодно смотришь на меня.

      – Не смешите. Едва ли она во вкусе Тедди.

      Мне очень хочется заметить, что Голди, громкоголосая и дерзкая блондинка, в точности соответствует вкусу Тедди и что он недостаточно хорош ни для нее, ни для тебя. Однако сдерживаюсь. Верно одно из двух: либо ты мне не поверишь, либо и без меня знаешь, что я прав.

      – А кто в его вкусе? – говорю вместо этого. – Вы?

      Твой взгляд снова скользит в тот конец стола, обдает сидящую там парочку ледяным холодом.

      – По крайней мере, не женщина, которая называет себя Голди. Это кличка для спаниеля. Или псевдоним для актрисы водевиля.

      Прячу улыбку, забавляясь твоей язвительностью.

      – Это из-за ее золотистых волос. Когда она была маленькой, отец называл ее Голдилокс. Вот прозвище и прилипло.

      – Трогательная история. Полагаю, она сама вам ее рассказала?

      – Угадали. Похоже, они с отцом были довольно близки. А вы? У вашего отца есть для вас ласковое прозвище?

      – Я никогда не была любимицей отца. Эта роль досталась моей сестре.

      Твое холодное безразличие исчезло, обнажив эмоции, оставленные какой-то детской травмой. Никак не ожидал, что меня пригласят в эту дверь – по крайней мере, не так скоро, – но не собираюсь упускать возможности.

      – А как он называл вашу сестру?

      – Сокровище. Он называл ее «мое сокровище».

      В твоем голосе – звон разбитого стекла, которого, как ты надеешься, я не услышу. Как я могу его не заметить, когда вдруг, несмотря на гул общего разговора, мы словно оказались в комнате одни? Вино развязало тебе язык, и в этот момент откровенности я испытываю одновременно неловкость и озарение. Вот наконец передо мной настоящая Белль – та женщина, которая, как я подозревал с самого начала, скрывалась за фальшивыми улыбками. Которая не управляется шестеренками и рычагами. Именно в это мгновение, с этим мимолетным замечанием, когда завеса упала, и ты ненадолго обнажилась, я понимаю, что на самом деле пропал.

      Черт тебя побери!

      Когда