Гарпии, летящие над утром. Сен Сейно Весто

Не отставая ни на шаг, следом с топотом несся джентльмен с решительным лицом, облаченный в развивающееся, иссиня-черное и глухое, напоминавшее средневековую хламиду духовного сановника. Все скрылись в приемной. Хлопнула, не закрываясь, дверь, и оттуда сейчас же вскричали с непередаваемым отчаянием и с тем содержанием, что вот как можно сердцу снесть: видев былое, видеть то, что есть? На это отвечали: немедленно и со спокойствием, с утомлением в голосе в том ключе, что какой тоской душа ни сражена, быть стойким заставляют времена.

      Из дверей напротив неловко пятился и потно блестел тонзурой, прикрывая за собой дверь, другой джентльмен с потертым томиком под мышкой. Он прикрывал дверь в некоем тихом умиротворении и вроде бы даже не без понимающей улыбки, бормоча что-то про окончание споров и упавший топор. Позади его лысины можно было успеть разглядеть полотна в стальных рамах – что-то из серии Нитхардта, Брейгеля Старшего и Хиеронима Босха.

      Он сделал пару предусмотрительных шагов.

      Очертания кабинета тонули в темноте. То, что висело на стене, могло быть и скульптурой, и повешенным. Детали не различались. Вполне отчетливо различался лишь мужчина в носках, при галстуке, белой рубашке и черных брюках. Со скупым выражением дипломата на похоронах он, ссутулясь, стоял в ярком желтом квадрате у распахнутого настежь холодильника и смотрел в его недра, как смотрят, решая, как с этим жить дальше. Неприветливое сомнамбулическое лицо было освещено. Помещение было мрачным. Откуда-то снизу тянуло холодом. На приоткрытой двери висела табличка «Приемная». Больше в помещении никого не было.

      Он медленно, скрипя половицей, ступил назад за порог. Он был уверен, что охрана и оба шекспира в бегах хлопали этой дверью.

      За спиной в коридоре стало тихо и безлюдно.

      …Тут нудно, с грехом пополам и никуда не спеша, без всякой надежды на сиюминутный успех, но в целом все же на более или менее приемлемом кандидатском уровне приканчивали доклад. Ожидалось, трактат будет носить характер серьезного проспекта, но докладчик, кажется, и сам больше в это не верил. Подзаголовок доклада висел на доске презентаций. «О некоторых свойствах реальности в свете нового положения индетерминатива и парадоксальности как принципа мироощущения…» За бледнополированной косой стойкой облокачивался невысокий коренастый человек весьма крепкого сложения в скромном поношенном свитере, средних лет, с чрезвычайно жесткими, мужественными чертами лица и железным взглядом неподвижных глаз. «Его никто не видит, но он пришел, как общий исход…»

      Докладчик прилагал заметные усилия с намерением как-то оживить читаемое, сделать это повышением интонации и ужесточением вопросительной нагрузки; стилистика стояла насмерть. У нее были свои обязательства и свои планы на вечер. Хрипло и с расстановкой, не переставая ковырять пальчиком несущую плоскость кафедры под рукой, докладчик закрывал одну фразу, всем сердцем встречал другую, но текст не делался лучше; докладчик поворачивал