Новеллы о превращениях. Теофиль Готье

стеме Ridero

      О новелле «Омфала»

      Новелла Т. Готье, которая впервые предлагается вниманию читателя, была положена в основу балета «Павильон Армиды» композитора Н. Н. Черепнина, который был поставлен на сцене Мариинского театра М. Фокиным в 1907 году (25 ноября 1907 года). В роли Армиды выступила Анна Павлова. Партию раба танцевал Вацлав Нижинский. С 1909 года спектакль стал одним из самых значительных событий «Русских сезонов» Дягилева. Автором сценария и постановщиком выступил Александр Николаевич Бенуа.

      Омфала – госпожа Геракла, который попал к ней в услужение, после того как был продан в рабство Гермесом. Геракл был очарован Омфалой и сидел с пряжей в руках и угождал ее прихотям. Сюжет об Омфале и Геракле присутствует в творчестве Веронезе, Рубенса, Тишбайна и других художников. Симфоническую поэму «Прялка Омфалы» написал Сен-Санс.

      Омфала

      История эпохи рококо

      Мой дядя, рыцарь де***, жил в маленьком доме, расположенном на печальной стороне улицы Турнель, где по другую сторону тянется унылый бульвар Сент-Антуан. Между бульваром и главным зданием находились какие-то старые беседки, пожираемые роями насекомых и мхом, жалобно простирающие свои бесплотные руки в глубину клоаки, обрамленные высокими черными стенами. Какие-то бедные оранжерейные цветы томно склоняли свои головы, как туберкулезные молодые девушки, ожидая лучей солнца, которые упадут на их сухие полугнилые листья. Трава вторгалась на дорожки, полные забвения, и это длилось так долго, что грабли уже не пошли бы в ход. Одна или две красные рыбки плавали в пруду, покрытом ряской и болотными растениями.

      Мой дядя называл это своим садом. В саду моего дяди были и другие прекрасные вещи, которые можно было бы описать; был один довольно мрачный павильон, который, без сомнения, как ни странно, можно было назвать «Радость». Он находился в полном запустении. Стены казались брюхом, огромные плиты были разобраны и лежали на земле между крапивой и овсюгом; гнилостная плесень зеленела внизу на фундаменте, деревянные ставни и двери шатались, не закрывались совсем или затворялись плохо. Украшением главного входа была большая сияющая печь, времен Людовика 15, эпохи создания «Радости»; в то время всегда, в целях предосторожности, делалось два выхода. Овес, цикорий, завитки орнамента наполняли карниз, пострадавший от воздействия дождевой воды. Короче говоря, это была достаточно мрачная заводь, для того чтобы ощутить Радость моего дяди, рыцаря де ***. Эти бедные вчерашние руины, такие полуразрушеннные, как будто им была тысяча лет, отвалившиеся куски гипса; все морщинистое, потрескавшееся, покрытое плесенью, пронизанное мхом и грибком, имело запах ранней старости, изношенной грязными дебошами, не вселявший никакого уважения; не было в них ничего такого же уродливого и такого же нищенского в мире, вроде старой марлевой одежды и старой штукатурки, – двух вещей, которые не должны были длиться и длились.

      В этом павильоне мой дядя и разместил меня.

      Внутрибыло не было меньше рококо, чем снаружи, просто все немного лучше сохранилось. Кровать с желтым светильником и большими белыми цветами. Часы опирались на пьедестал, инкрустированный перламутром цвета слоновой кости. Гирлянда роз кокетливо свисала бутонами вокруг венецианского зеркала; над дверьми одноцветно изображались времена года. Прекрасная дама, припудреннная морозом, в голубом небесном корсете, с вереницей лент того же самого цвета (лук в правой руке, куропатка в левой, полумесяц на лбу, борзая у ее ног), улыбалась самой грациозной в мире улыбкой в своей огромной овальной раме. Это была старая возлюбленная моего дяди, которую он попытался написать Дианой. Обстановка, как мы видим, не была очень современной. Во времена Регентства ничего не мешало нам поверить мифологическим коврам, простиравшимся на стенах, создававшим лучшую иллюзию царства.

      Гобелен представлял Геркулеса у ног Омфалы. Рисунок разворачивался наподобие Ван Лоо и в стиле самом помпадуровском, какой только можно представить. У Геракла была розовая прялка, и он поднял свой маленький пальчик со всей возможной грацией, как маркиз, который берет щепотку табака, развернув свой большой и указательный пальцы; белая искра кудели, его нервная натруженная шея в узлах лент, розочки, ряды жемчуга и тысячи женских штучек, широкая юбка горла голубя, две огромные корзины, заканчивающий картину взгляд бравого героя, убивающего чудовище.

      Белые плечи Омфалы были покрыты кожей Немейского льва, ее хрупкая рука опиралась на угловатую булаву ее любовника, ее прекрасные русые напудренные волосы беспечно спускались по ее длинной шее, тонкой и изящной, как шея голубя; ее маленькие ножки, истинные ножки испанки или китаянки, которым были велики и хрустальные туфли Золушки, в нежно-сиреневых с зернами жемчуга туфлях имели полуантичную форму. Поистине она была прелестна! Голова ее была откинута назад в выражении сладостного высокомерия, рот ее был сжат и создавал очаровательную миленькую гримасу; носик был слегка пухленьким, щечки чуть сияли; убийца, умно помещенный сюда, усиливал блеск великолепного вида, ему не хватало маленьких усов, для довершения картины мушкетера.

      На гобелене были и другие