Эдвин и Элианора. Уильям Вининг

. Его взор был устремлен вдаль, но мысли его блуждали в иных краях, далеких от этого места.

      Сердце его было пленено воспоминанием о ней – о той, что стала для него светом в темные часы, о той, чьё лицо он сравнил бы с самым милым днем лета, если бы не знал, что лето, как и всякая красота, проходит.

      Элианора была дочерью лорда Вентвуда. Она пленила его взор, когда он впервые увидел её на балу в замке. Божественная красавица стояла в окружении дам, но выделялась среди них, словно звезда среди тусклых свечей. Её глаза блистали, как два небесных светила, а улыбка, едва тронувшая её губы, казалась нежным дуновением весны, что приносит с собой аромат цветущих садов. Эдвин не мог оторвать от неё взгляд, но не дерзал приблизиться – ведь как смертный может подойти к богине?

      Прошло несколько недель, пока судьба не свела их вновь. На этот раз, в лесу, у ручья, где Элианора собирала цветы, они встретились лицом к лицу.

      Эдвин охотился на оленя, вдруг замер, увидев её: в тот миг его сердце, что прежде било в ритме преследования, застыло, как будто само время остановило свой бег.

      Она подняла глаза и улыбнулась, и в этой улыбке было нечто столь щедрое и тихое. Эдвин почувствовал, как его душа словно обнажилась перед ней.

      – Что тревожит ваш взор, доблестный юноша? – спросила Элианора, и голос её был подобен серебряным колокольчикам, что звучат в зимнюю ночь, принося с собой надежду и утешение.

      – О, леди, – ответил он, поклонившись низко, – как может человек, удостоенный взирать на столь совершенную красоту, не быть взволнованным? Я узрел вас в мечтах, не зная, что вы – не плод моей фантазии, но сокровище, сокрытое в этом мире.

      Элианора, смутившись, опустила взгляд, но в её глазах светилось что-то большее, чем простое смущение. Между ними возникла тишина – не та, что рождается из неловкости, но наполненная значением, будто сама природа вокруг них замерла, наблюдая за тем, как их сердца тянутся друг к другу.

      С тех пор они стали встречаться чаще – в садах её отца, на берегу реки и в тенистых рощах. Эдвин не мог насытиться её присутствием, и каждый миг, проведенный с ней, казался вечностью, столь сладостной, что он забывал о времени. Но в его душе зрела тревога: юная Элианора была обещана другому —

      лорду Малькольму, человеку богатому и знатному, но чьё сердце было холодно, как зимние ветра.

      Как быстро пролетели те дни счастья! Эдвин знал, что их время ограничено: свадьба была назначена на конец лета, и с каждым днём неумолимый час приближался. Он пытался скрыть свою скорбь, но Элианора, чуткая к каждому его движению, однажды спросила:

      – Почему в твоих глазах я вижу тень, когда должно быть только свет?

      Он не мог больше молчать. В тот день, когда они встретились у старого дуба – того самого, что теперь был свидетелем его печали, – Эдвин раскрыл ей свою душу.

      – О, Элианора, как могу я смотреть на тебя и не чувствовать, что скоро потеряю всё? Как может лето длиться вечно, когда зима уже дышит нам в лицо? Я сравнил бы тебя с летним днем, но лето уходит, и его красота увядает.

      Элианора, стоя под сенью того древнего дуба, молчала, словно сами небеса вдруг лишили её голоса. Её глаза прежде сияли, как утренние звезды, теперь были затуманены мраком невыразимой грусти.

      Эдвин же, терзаемый своим признанием, не смел взглянуть на неё вновь, боясь увидеть в её чертах ту неизбежную печать судьбы, что тяготела над их любовью, как туча над светлым днем.

      «Но разве любовь, – продолжил он, – не подобна цветку, что, едва распустившись, уже готовится к увяданию? Разве не в том её горькая прелесть, что она, будучи столь прекрасной, живет лишь миг? О, Элианора, если бы мне было даровано право остановить время, заморозить этот день, этот час, когда ты стоишь передо мной, как воплощенная весна! Но увы, я лишь смертный, и власть моя над временем – ничто. Взгляни на этот дуб:

      он видел сотни таких, как мы, и пережил их всех. Время беспощадно, и оно, как хищник, подстерегает нас с каждым вздохом».

      Элианора подняла на него глаза, и в них светилось нечто, что напоминало ему о тихом вечере, когда солнце, садясь, дарит миру последний свой нежный свет.

      «О, Эдвин, – произнесла она, – ты говоришь о времени, как о жестоком враге, но разве оно не дарует нам сам смысл жизни?

      Разве не потому, что наши дни скоротечны, любовь наша становится бесценной? Как редкий цветок, что расцветает лишь раз в жизни, так и наши чувства – драгоценны своей мимолетностью. Но если мы любим, разве время властно над нами? Разве не в силе нашей любви заключено нечто вечное, что не подвластно ни зиме, ни лету?»

      Её слова были, как сладкий бальзам на его раны, но вместе с тем они только усилили его муки. Он знал, что их любовь, как бы ни была она глубока, не могла тягаться с внешним миром, с велениями судьбы, с обязанностями и долгом, что связывали её с другим.

      «Элианора, – прошептал он, – твоё сердце светится мудростью. Оно превосходит мой разум. Но что мне делать с этой болью?

      Как смогу я жить дальше,