Чаровница для альфы. Джэки Иоки

парк шумел густой летней листвой, и чем дальше я шла, тем тише становилось, и тем больше мурашек расползалось сзади по шее. Постепенно шум улицы исчез совсем, а я словно очутилась на лесной тропинке. И если бы мои волосы не были бы собраны в тугой пучок, то наверняка торчали бы дыбом. Обычная аллея сейчас, поздним вечером, почему-то пугала меня до чёртиков. И я, всё время озираясь, ускорила шаг, стремясь побыстрее оказаться на открытой улице. Когда же откуда-то из темноты, словно со всех сторон, послышалось утробное рычание, раскатистое и оглушающее, я и вовсе побежала.

      Дыхание сбилось, шея и ладони покрылись испариной от страха, ноги налились тяжестью, а я безостановочно крутила головой, пытаясь понять, откуда доносится становящееся всё громче и громче рычание.

      Внезапно дорожка сделала резкий поворот вправо, а я, уперевшись взглядом в заросли топинамбура, запнулась и упала на колени. Из самой глубины на меня немигающе смотрели горящие звериные глаза. Жуткие, дикие, кровожадные. Когда же из-за кустов, угрожающе склонив голову, медленной поступью вышла огромная светло-серая собака, я ползком попятилась, охваченная ужасом.

      Словно в замедленной съёмке я видела, как тяжёлые лапы отталкиваются от брусчатки для прыжка, как сверкают длинные острые клыки в хищно разинутой пасти. И ровно в ту секунду, когда я инстинктивно вскинула перед лицом руки, закрываясь, где-то сбоку послышался новый громкий рык. Вторая собака, ещё больше первой, бросилась той наперерез, и они обе исчезли в ослепившей меня вспышке красного цвета. Падая спиной на брусчатку, крепко зажмурившись, я успела увидеть только серебристо-белую шерсть моего спасителя, а ночную тишину разорвал душераздирающий вой, смолкший мгновением позже, но ещё долго стоявший в моих ушах.

      Сидя на дорожке и ощущая жжение в содранных об неё локтях и коленях, глаза я открыла не сразу, боясь, что, если сделаю это, тот жуткий пёс снова набросится на меня. Но больше ничего не происходило. Абсолютно. И даже шелест листвы как будто стал гораздо тише.

      Когда же я всё-таки огляделась, а потом, не увидев ничего необычного или подозрительного, несмело поднялась на трясущиеся ноги и одёрнула вниз свой тонкий цветастый сарафан, мне и вовсе стало казаться, что ничего и не было. Как если бы я каким-то образом задремала на ходу на пару минут, и мне всё это привиделось во сне.

      И я почти убедила себя в этом, пока через несколько неуверенных шагов не увидела на земле у одного из деревьев серебристо-белую собаку. Она лежала на боку без движения, а по густому меху вокруг рваной раны расползалось ярко-алое пятно, и только порывисто вздымающаяся грудина и тихое болезненное поскуливание, которое я едва различила, подойдя ближе, говорили о том, что пёс жив. Большой, да нет, просто огромный, красивый пёс, кажется, спасший мне жизнь. Ведь такая рана могла красоваться не на его, а на моём теле, и вряд ли бы я её пережила.

      В тот момент, когда я это осознала, вопрос «Что делать?» отпал сам собой. Я просто не могла оставить бедное животное