Новый день непременно будет. Айна Голубева

растерялся. Он всегда терялся от вида женских слез и никогда не знал, как реагировать.

      – Вера, не плачь ты, пожалуйста! Ты неправильно говоришь…Вот посади меня на твое место, меня ж к вечеру уволят! Я ж на первую человеческую глупость или самодовольство, отвечу все, что думаю…А ты столько лет работаешь, я узнавал: тебя пациенты любят, на тебя благодарностей куча в кадрах…А потом, ну, если тебя кусают или оскорбляют, так это ж потому, что человек болен и несчастен. Себя он уже сожрал, вот за окружающих принялся....– растерянно бубнил доктор Завадский, уж не зная, что и предпринять.

      Вера промокнула глаза услужливо протянутым бумажным платком и прерывисто вздохнула. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, ей не хотелось возвращаться в регистратуру, но о том, чтобы отпроситься на остаток рабочего дня не могло быть и речи. Оленька Потапова, поступившая на работу 3 недели назад, не справилась бы со всем объемом задач одна. Вера встала и пожала Завадскому руку, потом молча вышла из комнаты отдыха, оставив расстроившегося и задумчивого хирурга там одного. Ей было неудобно, что она так раскисла на глазах великого (как многие и она в том числе, считали) хирурга. Но, с другой стороны, Вере стало так легко без маски всё понимающей и милосердной медсестры, что она даже улыбнулась, устраиваясь на рабочем месте.

      – У благодетели – вуаль, у порока – маска1 – проговорила Вера, открывая в компьютере ежедневный отчет.

      Телефон зазвонил так резко и внезапно, что она выронила карандаш.

      – Верочка, это вы? – проговорили на том конце провода вкрадчиво.

      – Поликлиника, регистратура, дежурная медсестра, что у вас случилось? – спросила Вера, силясь узнать абонента.

      – А я вас по голосу узнала, это с Володарского, 7 вас беспокоят, я температуру-то сейчас померила, а у меня 38,7 и какая-то сыпь странная по телу, а еще кашель сильный, сухой…

      Примечания

      1

      В.Гюго

1

В.Гюго