Уборщица из Любимовки. Соня Вишнякова

почти всё сами выращиваем, чтобы потом весь год на своих овощах и фруктах. Магазинное не покупаем. Всё своё – натуральное. Маня тут же недалеко крутится. Одну её дома не оставляем, боимся, чтобы не полезла куда-то и не нашкодила. Сколько раз уже было.

      Домой вернулись уже к сумеркам. Помылись в уличном душе, под нагретой за день водой. Переоделись в свежее. Начали к ужину на стол собирать.

      За окнами стемнело. Только сели ужинать, Полкан разгавкался. Когда чужак у калитки, он гавкает по особенному. Зло, агрессивно. На то он и собака, чтобы дом охранять и чужаков отпугивать. Если что и цапнуть может. Он такой.

      – Кто это ещё на ночь глядя? – мама в окно выглянула, присмотрелась в свете уличного фонаря, – Парень какой-то. Приезжий. Из начальства что ли? Заблудился или чего?

      У меня так внутри всё перевернулось.

      – Пойду, спрошу, чего он у забора околачивается, – мама обернулась, глянула на меня подозрительно и вышла…

      -–

      Миша

      Вышел из гостиницы, на стояку, к минивену. Обернулся на окна. Собственно, какая разница, если кто и увидит – не их дело.

      Срок километров до Любимовки преодолел быстро. Дорога тут пустая, гнал под сто сорок.

      В деревне поехал сразу по той самой улице, где Люда с девочкой шла, в надежде на то, что как-то пойму, какой тут дом.

      Проехал туда-сюда. Со всех сторон собаки лают. Дома какие-то все одинаковые, деревянные, старые, кроме пары каменных.

      Стемнело давно трудно понять, куда ехать, где искать, у кого спрашивать.

      На дороге появилась пара местных мужиков. Я направил машину, поравнялся с ними, остановился и они остановились. Два пожилых дядьки. Лица тёмные, сморщенные, а глаза весёлые. Мужики смотрят сквозь стекло, улыбаются. Я нажал на кнопку, чуть опустил стекло.

      – Ты покуда? Заплутал, что ли, сынок? – дядька вдохнул в салон горячего терпкого перегара.

      – Не подскажите, где дом Людмилы?

      – Какой ещё Людмилы, Самсоновой что ли? Или Быстровой, у нас тут Людмил в каждом дворе. Аж нервный тик от ентого имени у меня. А-ха-ха! – заржал мужик и другой подхватил.

      – Ты какую Людку ищешь? – второй склонился к стеклу, осклабился беззубым ртом.

      Морды жуткие.

      – В сельсовете уборщицей работает, председатель сказал, – на всякий случай упомянул про председателя, я так понимаю в деревне председатель даже у алкаша авторитет.

      Сработало.

      – Ах, председатель, – мужик поднял указательный палец вверх. Значит действительно – авторитет, – Так тебе Люську, значит нужно?

      – Ага, Люську, – киваю.

      – Так ты проехал, парень. Вон, под последним фонарём ихний дом, – показал на конец улицы, а потом снова на меня так пристально глянул в щель стекла и ухмыляется, – а ты, часом, не папашка городской, объявился? Манькин папка? А? Пожаловал.