Бог, которого не было. Красная книга. Алексей Френкель

и чем это кончится? – воинственно воскликнул тот, обидчивый.

      А тот, который обидел этого обидчивого, ничего не сказал. Он задумался – ну про то, чем это кончится. Это прям сквозь дождь было слышно, что он задумался. И сквозь сон это тоже было слышно. А сон – он не знал, чем это может кончиться. Ну если оставить в покое. Дождь тоже не знал. А тот, который задумался, – он наконец додумался, ну чем это может кончиться, и сказал:

      – Это кончится как у Содерберга.

      – А что там не так у Содерберга? – полюбопытствовал дождь. И сон тоже полюбопытствовал.

      – Голливудская мелодрама, – скривился кто-то из вас. Это прям сквозь сон было видно, что скривился.

      – Без логики и смысла, – согласно кивнул головой второй. Это прям сквозь дождь было видно, что кивнул.

      – Без логики и смысла – это как во сне? – спросил сон.

      – Нет, – ответили вы. И тот, что скривился, и тот, что не кривлялся, а кивал.

      – А как это тогда? – спросил сон.

      И дождь тоже спросил:

      – А как это тогда?

      – Это как в жизни, – сказал кто-то из вас. А другой подтвердил: мол, без логики и смысла – это как в жизни.

      Сон чуть не проснулся от всего этого, а дождь – он чуть в дожде не захлебнулся. Все было как в жизни – без логики и смысла.

      Время скоро кончится. Я к этому не готов, но оно кончится

      А потом вы надолго замолчали. И ты замолчал, и твой второй. И только дождь стекал по окнам бабушкиной квартиры на Соколе прямо в лужу. Ту, что всегда жила на Дорот Ришоним, 5, а когда мир перекосило, стала жить на Дорот Ришоним, 7. Так прошли весна, лето и осень. Мы с Дашей – хотя это и не Даша была, но неважно, – мы с Дашей на это не особо обращали внимание, нам не до этого было; мы и про то, что началась зима, узнали от дождя. Он замерз. А это только зимой может быть. Ну или ты чудо явил. Ты – это Бог. В общем, дождь замерз и стал инеем на окне. Зато мы с Дашей – хотя это и не Даша была – смогли разговаривать. Нет, мы и раньше с ней разговаривали – вздохами, стонами и оргазмами. Наречиями без речи. Деепричастиями без причастия. А зимой мы стали разговаривать еще и дыханием. Мы дышали на замерзшее окно, и там появлялись слова.

      «Как можно любить меня? – выдыхала она. – Ведь я не существую».

      «Если тебя нет, то и меня нет», – ежиком дышал я на окно.

      «Как можно любить сон?» – спрашивала она.

      «Ты – мой сон», – отвечал я.

      «Тогда не просыпайся», – дышала Даша. Хотя это не Даша была.

      А я – я не просыпался. Может, даже это и не я был. А она, ну которая не Даша была, – она тоже не просыпалась. Все это было похоже на БДСМ – игру, где оба партнера забыли стоп-слово. Но мы его специально забыли. И я и она не хотели возвращаться в тот мир. Ну который был по ту сторону окна. Мир, который существовал по ту сторону лужи. Не знаю, почему ты создал мир, в котором любовь невозможна по ту сторону лужи. Ты – это Бог. И иногда мы слышали твой голос сквозь замерзший дождь на стекле. И голос твоего второго тоже слышали. Сквозь сон. Ну или наоборот: твой голос мы сквозь сон слышали, а голос твоего второго – сквозь дождь.

      – Когда эта ким-ки-дуковщина кончится? –