Студенческие годы в Горьком. 1967-1972 гг.. Наиль Султанович Гизатуллин

ться в непосредственной близости: чем меньше людей, тем, как выяснялось, комфортнее путешествие. Можно сказать, что таким образом тихо перечеркивался советский лозунг: «Человек человеку – друг, товарищ и брат». Разумеется, я могу и ошибаться в своем предположении.

      Мне довелось путешествовать в СВ только пару раз в жизни, и я видел в них все те же купе, что предлагаются в купейном и плацкартном вагонах, но только на двоих попутчиков. В купейном вагоне, или мягком – как он еще именовался, пассажиры размещались в четырехместных «номерах», которые отгораживались от общего коридора дверью; повсюду были коврики, белые занавески и прочие атрибуты повышенной категории обслуживания. Когда дверь купе закрывалась, его временные хозяева, будучи отгороженными от остального мира, погружались в атмосферу какой-то уютности. И в этом, признаться, было нечто притягательное.

      Место в плацкартном вагоне тоже гарантировало пассажиру спальное место, согласно купленному билету, однако «уютности», как в купе, не возникало из-за отсутствия дверей в «номере» для четырех путешественников; вдоль противоположной стены вагона, на всем его протяжении, были установлены боковые спальные полки, так что коридора как такового не предполагалось, только узкий проход. Поэтому пассажиров в плацкартный вагон вмещалось на треть больше, чем в купейный, а значит, там было шумнее; вдобавок ко всему по проходу постоянно, из одного конца состава в другой, сновали пассажиры. Людской поток приостанавливался только ночью, когда все засыпали. Летом, в жаркую погоду, в этих вагонах порой становилось невыносимо жарко и душно из-за скопления человеческих тел.

      Общий вагон можно было бы без преувеличения назвать муравейником, потому что в билетах, продаваемых туда, места не указывались, и пассажиры устраивались по своему усмотрению. Все места были сидячими, и лечь удавалось только на верхних жестких полках, да и то только в том случае, если они были свободны от багажа попутчиков. Хотя, по логике вещей, билетов в эти вагоны продавалось ровно столько, сколько было в них сидячих мест, однако впечатление всегда складывалось такое, что в кассах билеты отпускали без какого-либо лимита, полагаясь на русское «авось». Ехать в общем вагоне было совсем «не сахер» ввиду чрезмерной скученности народа, антисанитарии и невыносимого спертого воздуха от множества потных тел «мужеска и женска полу».

      Единственная привлекательность общего вагона заключалась в его цене, и, помнится, мой билет из Казани в Горький в начале августа 1967 года стоил шесть рублей с копейками. Он представлял собой картонку прямоугольной формы: коричневого цвета, с черными цифрами номера билета, названиями станций отправления и назначения и датами проезда, которые можно было прочитать, только рассмотрев билет на просвет, так как они были пробиты дырочками. Поэтому, когда пассажир подходил к своему вагону и предоставлял билет проводнице, этот кусочек картона в ее руках тотчас взлетал к источнику света – только после этого ритуала сверки давалось разрешение пройти в вагон. Уже позже, лет двадцать спустя, эти картонные билеты заменили на бумажные, где все данные были как на ладони, и надобность вскидывать их отпала.

      В купейных и плацкартных вагонах подавали чай с сахаром, по восемь копеек за стакан; проводница приносила его непременно в алюминиевых подстаканниках, на которых были, как правило, отчеканены какие-либо героические сцены: покорение космоса Страной Советов или освоение недр Сибири нашей молодежью, прочие подвиги героев-строителей. Сахар подавался кубиками в хрустящей бумажной обертке. В общих вагонах такой сервис не предусматривался, однако, помнится, в конце вагона, где располагался закуток проводницы, мог быть самовар с кипятком для пассажиров, желающих побаловаться чайком. Титаны, иначе – водонагреватели, точно имелись в купейных и плацкартных вагонах, а вот про общие как-то смутно помнится.

      Да, существенная разница в предлагаемых услугах или, говоря современным языком, в уровне сервиса наблюдалась на железнодорожном транспорте СССР. Однако, несмотря на это, было кое-что одно, и только одно, объединяющее всех советских пассажиров – вне зависимости от того, в каком вагоне их кошелек позволил им путешествовать (кроме того, конечно, что все прибывали в пункт назначения в одно и то же время). Это «кое-что» заключалось в следующем: как только поезд набирал должную крейсерскую скорость и последние пригороды исчезали за поворотом, большинство пассажиров, девять из десяти, открывали свои сумки и кошелки – и на столике купе, на разостланной газете, появлялись традиционные яства: жареная курица, сваренные вкрутую яйца, колбаса, картошка в мундире, конечно же, хлеб и даже пироги – без этого путешествие нельзя было назвать путешествием. Ну а мужчины, чего греха таить, не отправлялись в поездку без бутылочки какого-нибудь горячительного напитка. Пассажиры купейных вагонов, по обыкновению, питали слабость к коньячку (армянскому, само собой, потому как иного не было), ну а в вагонах пониже классом жаловали больше водочку или даже первачок бабушкиного производства. Все друг друга угощали, как будто были знакомы вечность, а не полчаса со времени отправки поезда, разговоры оживлялись, и поездка постепенно принимала свое традиционное неизменное течение: яйца превращались в ворох скорлупы, куриные тушки – в груду обглоданных костей; лилась