Был ли Пушкин Дон Жуаном?. Александр Лукьянов

от нее; кончилось тем, что я промочила ноги. Понятно, что я никому ничего не сказала об этом и вернулась в карету. Пушкин нашел, что эта картинка была очень грациозна, и, поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи, мне было тогда лишь 15 лет.

      Как я завидовал волнам,

      Бегущим бурной чередою,

      С любовью лечь к ее ногам!

      Как я желал тогда с волнами

      Коснуться милых ног устами

      Позже, в поэме «Бахчисарайский фонтан», он сказал:

      …ее очи

      Яснее дня,

      Темнее ночи».

      Такое свидетельство самой Марии Николаевны, казалось, неопровержимо доказывало, что именно о ней думал Пушкин, когда писал свою элегию «Редеет облаков летучая гряда» и навеянную тем же эпизодом строфу «Евгения Онегина», что именно она вдохновила поэта и на создание «Бахчисарайского фонтана» и «Полтавы». Известный польский помещик граф Густав Олизар, впоследствии влюбленный в нее, отмечал в своих воспоминаниях, что Пушкин написал свою прелестную поэму для Марии Раевской. Более полувека назад известный пушкинист П. Е. Щеголев предпринял кропотливые «изыскания в области биографии и текста Пушкина», нашедшие отражение в его большом исследовании «Утаенная любовь». По его мнению «утаенной любовью» поэта, является, бесспорно, Мария Раевская. Такого же мнения придерживается и Т. Г. Цявловская.

      Однако Л. Гроссман отметил в своей биографии поэта, что после строк «Коснуться милых ног устами!» имеются еще следующие строфы:

      Нет, никогда средь пылких дней

      Кипящей младости моей

      Я не желал с таким мученьем

      Лобзать уста младых Армид,

      Иль розы пламенных ланит,

      Иль перси, полные томленья;

      Нет, никогда порыв страстей

      Так не терзал души моей!

      «Они, со всей очевидностью, – отмечает Гроссман, – противоречат идиллической зарисовке Волконской, писавшей свои воспоминания после 30-летнего пребывания с мужам на каторге. Ярко выраженный эротизм картины столичных оргий и завершающий, полный чувственности возглас вряд ли можно отнести к 15-летней девочке». Сама княгиня Волконская поняла особенности характера Пушкина, отмечая в конце своих воспоминаний: «В сущности он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел». Мнение, что приведенная строфа из «Онегина» могла относиться к Марии Раевской, подтверждает своими изысканиями П. Е. Щеголев. В рукописях поэта за датой 16 августа 1822 года есть черновая стихотворная зарисовка, которая легла в основу XXXIII строфы «Онегина». В ней поэт любуется неизвестной женщиной:

      За нею по наклону гор

      Я шел дорогой неизвестной

      И примечал мой робкий взор

      Следы ноги ее прелестной —

      Зачем не смел ее следов

      Коснуться жаркими устами.

      …………………………………………

      Нет никогда средь бурных дней

      Мятежной юности моей

      Я