Король Мистрока. Красный Вестник. Александр Алексеевич Кассий

ашего обихода. Предоставили мне эти книги лишь на время, я отвез их в Сивед, чтобы изучить и переписать столько, сколько смогу. В процессе сие действа я перелистнул очередную страницу и… мне на руки скользнула древняя карта. Хотя это скорее схема.

      Изучив ее, я пришел к выводу, что это схема нашего мира по версии Форма Аннум времен раннего средневековья. Схема древняя, в наше время взгляд на мироустройство выглядит проще, ныне нет никакого Единого моря и иных Миров.

      Если верить записям, то Альзамера – это лишь одна сторона земной плоскости, а на обратной расположился Ад (как и в современном варианте). Плоскость заточена в сфере, разделенной на две части: полусферу Жизни и полусферу Смерти. Альзамеру обволакивает Жизнь, наполненная атмосферой, облаками и ветром. Ад поглощен Смертью, где царствует лютый холод. За пределами полусфер расположилась сфера Луны и Солнца, которые вынуждены кружить в бесконечном вихре. Далее следует Оболочка, отделяющая Наш Мир от Единого моря, в котором плавают и другие Миры.

      На обратной стороне есть еще записи. В них говорится, что сперва был Хаос, беспорядочный поток энергии, перемешанной в самой себе. До Хаоса не было никого, он сам зародился по воле своего могущества, нарушив план Пустоты.

      Из случайных столкновений хаоса зародились Примис и Сатус. Они убили своего создателя, упорядочив всю энергию (из-за чего появились стихии), и сотворили Первую песнь. Из песни зародилось Единое море, по которому плавало множество миров. В том числе и Наш Мир.

      И дальше самое интересное! Считалось, что полусфера Жизни весьма теплая, относительно полусферы Смерти. И благодаря такому балансу Наш Мир не тонет в море. Ежели весь холод Ада просочится в полусферу Жизни, то все тепло уйдет к Смерти. И наступит конец. Тут даже описано, что земная твердь по краям наиболее тонкая, поэтому нас со всех сторон окружают льды.

      Занимательно, не так ли? Почему об этом не рассказывают в наше время?

      Вдруг версия с концом света правдива? Хотя я уже и не знаю, чему верить. Уже даже появляются версии, что Альзамера круглая! Интересно, а ад тогда где? В ядре?

      Я обязательно напишу тебе снова, друг мой, когда изучу все поподробнее. Мистрок должен узнать о том, что я обнаружил! Это произведет фурор среди духовенства!

      С уважением, твой друг Хенрик Орбан.»

      Глава вторая

      Риверлок – земля озер

      Последний месяц выдался особенно щедрым на осадки. Слякоть не проходила с самого первого дня сентябрьских календ, начался сезон дождей. В Риверлоке – стране холмов, пустырей, озер и рек – дожди и без того шли с весны по конец осени, сменяясь мокрым снегом и градом к зиме.

      Близился очередной закат, такой же, как и тысячи закатов до него, практически неотличимый от тех, что будут после. Наверняка какой-нибудь художник или наблюдательный путник могли бы заявить, что каждый восход и заход солнца неповторим, но в действительности все они сливались в один с течением времени. Когда пасмурность сходила на нет, кончался дождь и расступались тучи, то воздух насыщался приятной бодрящей свежестью, а небесная сфера переполнялась чарующими розовыми, лимонными и пурпурными оттенками на зависть даже самой изощренной палитре в руках пейзажистов. Но уже через неделю трудно будет вспомнить сей момент. Какие-то обрывки чувств всплывут в памяти, отдельные картинки с приблизительными красками. Через год это воспоминание становится одним из сотен таких, вспоминая которые ты уже и не уверен, что это могло быть настолько уж красиво.

      Оттого картины, на которых с филигранной точностью изображались чудеса природы, чувствовались надругательством над заложенным порядком вещей. Быть может, неповторимость момента чувствовалась бы куда ярче, если бы мы ценили его лишь в нынешний миг и не ворошили в своей памяти никогда после. Мэтт Кэнан думал об этом все чаще. Хоть он и не прожил еще до преклонного возраста, но за относительно немалый срок своей жизни сталкивался со многими тяжкими испытаниями, с которыми ни с кем никогда не делился после. Вряд ли обо всех них под силу узнать хоть кому-то из мира живых, а мертвецы, как это было принято, не разговорчивы.

      Но иногда прошлое не желало оставаться на своем месте, ему хотелось все переворошить, перевернуть вверх дном, напомнить о себе и стать раздражающим бельмом на глазу. Мэтт бежал из Риверлока, опасаясь последствий его пребывания в оном государстве. Это был один из худших его визитов в край озер. Хотя в памяти он сохранится точно таким же, как и все прежние, подумал Мэтт, взбираясь на вершину каменистого холма.

      Шел проливной дождь. Вниз по склону катились набрякшие волны грязи и ручьи. Башмаки утопали в зыбкой земле. Руками Мэтт хватался за острые пошатывающиеся валуны. Достигнув вершины, путник поправил капюшон, смахнул со лба спутанные мокрые клоки черных волос и огляделся. Сквозь завесу ливня виднелись лишь недалекие огни ламп и факелов Угорья, последнего поселения Риверлока на пути к Драконьему Северу.

      Мэтт, спеша, спустился с холма навстречу деревне. Горизонт поглотил солнце,