Месть палача. Виктор Вальд

кожа человека становится его ночной пыткой. А часто и дневной. Однажды привели ко мне отшельника. Велел я снять с него его схиму[107]. И что? Брошенная на пол эта ужасная тряпица шевелилась от огромной массы живущих в ней мерзостей…

      Да одежда это важно для человека. С этим Гудо был всецело согласен. Одежда оберегает человека от зноя и морозов, украшает и представляет его, возвышает и… Унижает. А еще она делает человека здоровее, более приспособленным к условиям обитания, и она же… Часто губит человека. В бою на знатную одежду наибольшее внимание врага. Будь ты великим философом, но одетый в рубище ты будешь сбит лошадью напыщенного глупца. В тяжелой одежде легче утонуть. В той же одежде, и прав Даут, целое царство окунающихся в кровь человеческую паразитов. А что ждать от этой мерзости, как не болезней. А еще… Еще одежда часто ставит печать на человеке. И издалека видно – ты благородный рыцарь, купец, ремесленник, земледелец. Или, например, пастух, как эти двое крепких мужчин. Или ты мусульманин в восточных одеждах. А может и не мусульманин. Ведь не грохнули же своими палицами по головушке Даута эти пастухи. А они то точно настрадались от бесконечных нападений не знающих отдыха гази.

      Что сказать о синих одеждах самого Гудо? В Витинбурге (Господи! Это было совсем в другой жизни. Горестный и все же счастливый Витинбург. Город, в котором Гудо почувствовал себя человеком. Нужным человеком, ибо узнал, что такое быть другом, мужем и отцом!) и в соседних городах синие одежды служили тому, чтобы еще заметные издали, отпугивали и позволяли избежать встречи добропорядочных горожан с презираемым палачом. Во многих других странах камзол, широкий плащ и всегда приспущенный на лицо капюшон уже не сообщали встречным: «Вот идет палач!», но сам необычный цвет настораживал. Ведь в насыщенно синих одеждах ходили маги и колдуны. В чуть светлее – люди, знающие истину. («Не они ли маги и колдуны достигшие совершенства?»)

      У детей Аллаха, османов, ни цвет, ни покрой одежды не вызывали никаких других понятий, кроме того, что пред ними чужеземец. И только дела этого чужого для их среды и веры человека могли выделить его одежды и запомниться.

      А османы запомнили Гудо. В этом он не сомневался. Они не тронут «Шайтан-бея». Они должны быть ему благодарны за спасения от тяжелых ран, за то, что он не пустил в рай проклятого убийцу девственниц Сулим-пашу, за то, что он фактически открыл османам ворота Цимпе и Галлиполя. Значит, он и его юный спутник смогут невредимыми пройти ряды войска гази. Уверен Гудо был и в том, что своей внутренней силой, а если нет, то и просто силой, заставит стражу выпустить их за ворота укрепленного икоса.

      На все это и рассчитывал Гудо, выпрашивая в счет обещанного вознаграждения то, что могло спасти его самого и его юного друга даже в пылу сражения. Но лучше было не испытывать судьбу. Ведь в том же пылу сражения, залитые кровью глаза и неистовая ярость, часто не позволяли с ясным умом увидеть происходящие. И рубишь, и убиваешь без разбора. Направо и налево. Это известно преотлично

107

Первоначально монашеское облачение.