Лис и Теа. Яна Гаврилова

глазах выступают слезы, но уже через мгновение неприятные ощущения сменяются давно забытым чувством полного удовлетворения.

      Боже, это невероятно!

      Моя душа оживает, а мысли отключаются. Голос рвется наружу, а сердце перестает болеть. И я знаю, что как только эти две минуты закончатся я снова умру.

      Несколько слезинок скатываются по моей щеке, оседая на губах и я чувствую их солоноватый привкус.

      «Малышка, твой голос станет спасением для многих. Но первым кто найдет в нем утешение, будешь ты сама».

      Я снова слышу пронзительный голос своего отца и начинаю петь еще громче. Легкие горят, а ноги предательски дрожат.

      И вот это снова происходит.

      Музыка затихает, и магия испаряется. Я медленно открываю глаза и обвожу взглядом зал.

      Пустой зал.

      Воображаемые зрители исчезли в воздухе мгновением раньше. Теперь все, что я слышу, это лишь бешенный стук собственного сердца.

      Я перевожу дыхание и глубоко вздыхаю:

      – Я знаю, папа, – шепчу я, – Я знаю…

      ***

      Спустившись со сцены, я собираю свой рабочий инвентарь и запираю концертный зал. Работать уборщицей в месте где, когда – то была звездой очень удручающе, но это единственная работа на полставки, которую мне удалось найти в нашем маленьком Рединге.

      Мой пульс по-прежнему отбивает неровный ритм после спонтанного восхождения на сцену. Господи, я только, что пела. Как – будто не было всех этих шести лет неприятия. Я словно вернулась на годы назад, туда, где осталась моя лучшая версия. Теперь же я просто Теа. Уборщица концертного зала. Наследница похоронного бюро. Дочь серийного убийцы.

      По правде говоря, я надеюсь, что завтра все изменится. Точнее, я на это рассчитываю.

      Я отношу принадлежности для уборки в хозяйственную комнату. Там под стопкой аккуратно сложенных полотенец меня ждет конверт с моим последним жалованием, любезно оставленным директором.

      «Удачи в колледже, Теа. Будь умницей» гласит надпись на конверте, и я улыбаюсь. Несмотря ни на что мне нравилось здесь работать. Нравилось быть приобщенной к искусству пусть и не тем способом каким бы мне хотелось.

      Путь от концертного зала до моего дома занимает примерно семь с половиной минут. Я заезжаю на подъездную дорожку одновременно с Харпи.

      – Серьезно, Тэй – тэй, тебе пора избавиться от этого жакета, – ворчит Харпи, едва я успеваю выбраться из машины, – Он ужасен.

      – Я знаю.

      Харпи раздраженно закатывает глаза.

      – Когда – нибудь я сожгу его.

      Мой друг ярый блюститель моды. Он ценит красоту во всех ее проявлениях и мой старый выцветший жакет являет собой оскорбление его прекрасных чувств.

      Мы заходим в дом и мне в нос ударяет запах пирога с лососем и брокколи. Любимого блюда семейства Гилмор, которое готовят лишь по особому поводу.

      – Как предсказуемо, – бурчит Харпи, скидывая пальто в прихожей, а затем говорит чуть громче, – Мам, мы дома!

      Из кухни, как всегда облаченная в домашний халат с ярким цветочным