Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца. Екатерина Лямина

Е. А. Карлгоф, по окончании обеда

      никому не хотелось уехать, все желали как можно долее продлить радостный день, и долго еще толпились гости в залах Благородного собрания. Стихи Вяземского имели успех необыкновенный, и, когда мы садились в карету, то слышали, как на улице пели:

      Здравствуй с милою женою,

      Здравствуй, дедушка Крылов!534

      Так Вяземский подарил баснописцу новое имя, закрепившееся за ним, по-видимому, навечно.

      Величание юбиляра «дедушкой» очевидным образом связано не только с возрастом, но и с исключительной стабильностью его внешнего облика535. Мало кто мог вспомнить Крылова молодым; для современников он давно превратился в подобие живого монумента, в обломок некоего давно минувшего «золотого века». Характерно, что еще в 1830 году Жуковский, описывая его внешность, употреблял слово «старинный», а Погодин в 1839‑м, словно забывая о реальной биографии баснописца, назовет его «почти ровесником» русской литературы536.

      Корни такого именования, впрочем, следует искать не во внешности Крылова, а в литературной и идеологической сфере. Выражения типа «старик Гомер», «старик Ломоносов», «старик Державин», проникшие из французского литературного и театрального обихода, обычно указывали на признанных классиков, причем покойных537. Крылов же был классиком живым, и обратиться к нему таким образом было невозможно. На противоположном оценочном полюсе находился антиклассик, карикатурный «старовер» Седой Дед – памятный Вяземскому центральный персонаж «пиитического ада Арзамаса»538. Его старость в глазах младшего поколения литераторов равнялась отчужденности от современной литературы. Крылова же чествовали как величайшего из ныне живущих русских поэтов, мудреца и одну из ключевых фигур актуального консервативного дискурса. Патриархальное «дедушка», в отличие от высокого «старец», нейтрального «старик» и иронического «дед», окрашивало образ национального классика неожиданной теплотой.

      Вместе с тем придуманное Вяземским словосочетание было нехарактерно для простонародной традиции именования старших, где обычно использовалось личное имя, отчество или прозвище: «дедушка Егор», «дед Илья», «дедушка Трофимыч» (ср. более позднее «дед(ушка) Мазай»). В выражении «дедушка Крылов» одновременно подчеркнута и принадлежность поэта к высокой культуре, и его «русскость». Это было безошибочное попадание в художественный нерв официальной народности. В результате новое имя баснописца, возникшее, казалось бы, случайно, ad hoc, получило огромный резонанс и немедленно «завирусилось»539.

      Для осмысления литературного юбилея Вяземский предсказуемо прибегает к метафоре золотой свадьбы540 – пятидесятилетнего союза поэта и музы. Моделью для поздравления, по-видимому, послужил гросфатер (от Grossvater, «дедушка») – широко известная немецкая песенка, под которую традиционно танцевали на свадьбах и прочих домашних торжествах. В оригинале дедушка и бабушка с умилением взирают на юных внуков – продолжателей рода; эту идиллическую картинку Вяземский проецирует на литературное

534

[Драшусова Е. А.] Жизнь прожить – не поле перейти. Записки неизвестной // РВ. 1881. № 10. С. 729. Позднее она сравнивала настроение участников крыловского праздника со знаменитым триумфом, которым завершилась последняя лекция публичного курса Т. Н. Грановского об истории Средних веков, прочитанного в Москве в 1844 году. «Кроме юбилея Крылова я никогда не видала в России такого одушевления, такого восторга», – писала она (Драшусова Е. А. Воспоминания (1842–1847) / Публ., предисл. и примеч. С. Бойко // Российский архив. Т. XIII. М., 2004. С. 197).

535

Судя по портретам Крылова, самым заметным изменением в его внешности с 1810‑х годов стала седина.

536

См.: Киреевский И. В. Полн. собр. соч. М., 1861. Т. 1. С. 25 (отзыв Жуковского о Крылове в передаче Киреевского); КВС. С. 246.

537

Словарь Французской академии фиксирует такое значение слова vieux («используется для выражения почтения, внушаемого именем знаменитого и прославленного человека, давно покойного») только в 1835 году, но в обиход оно, очевидно, вошло раньше.

538

Подробнее о Шишкове как Седом Деде см. в работах О. А. Проскурина: 1) Новый Арзамас – Новый Иерусалим: Литературная игра в культурно-историческом контексте // НЛО. 1996. № 19. С. 87–92; 2) Бедная певица: Литературные подтексты арзамасской речи С. С. Уварова // Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 157–186. Развивая арзамасскую традицию, Пушкин в 1824 году в частном письме шутил: «На каком основании начал свои действия дедушка Шишков?» (Пушкин А. С. Письма. Т. I. М.; Л., 1926. С. 83).

539

Свою роль в распространении этого прозвища сыграло клише, связанное с референтной Крылову литературной фигурой, – le bonhomme La Fontaine («старина/добряк Лафонтен»). В обоих случаях части прозвища срослись в практически неразрывное целое (ср. время от времени встречающееся написание «дедушка-Крылов», которое возникло еще при жизни баснописца, – например, в рецензии В. С. Межевича на возобновленную «Модную лавку», см.: Репертуар и пантеон. Театральное обозрение. 1844. Т. 6. Кн. 6. Отд. «Театральная летопись». С. 130–131).

540

В 1825 году Булгарин в заметке, посвященной двум юбилеям – Гёте и И. Ф. Блуменбаха – пишет, что оба они праздновали «так называемую в Германии золотую свадьбу ученой славы» (СПч. 1825. № 144 (1 декабря). Л. 1). Ср. мотив соединения браком врача и медицины в стихотворении на юбилее Лодера 1827 года, где Вяземский, с высокой вероятностью, был в числе гостей.