Порог чувствительности. Ирина Степановская

вместе. – Тут Гена не сдержался и улыбнулся, глядя, как Мила растворилась за дверью следом за Женькой.

      В виварий можно было ещё пройти не через улицу, а по внутреннему коридору. Чернявая тётка, видно, уже ушла домой, и за столом снова сидел безрукий старик.

      – Вам кого сегодня, господа студенты? Лягушечек или мышек? – спросил он, увидев, как возле скрипучей двери осторожно топчутся две фигуры в белых халатах. Мила опять покраснела, а Женька вдруг неожиданно солидно сказал:

      – Собаку на резекцию желудка. Сказали, что вы знаете.

      – На какую кафедру? – Старик подвинул к себе журнал.

      – На оперативную хирургию.

      – Сейчас запишу. – Он водил ученической ручкой медленно, а журнал потихоньку сползал от него вбок, так как нечем без второй руки старику было его придержать. – Так… Записываю… Число, месяц, год… Кличка собаки: Сучонка.

      Женя посмотрел под стол, собаки там не было.

      – Как-то плохо её зовут, – сказала Мила.

      – На Принцессу она не тянет, – равнодушно заметил старик. – Хотя Екатерина Вторая у нас есть. Вон сидит. Греется об чайник. Мёрзнет после помойки-то всё время, согреться никак не может. – И он показал на пёструю кошку с рыжим хвостом, которая на этот раз действительно сидела возле чайника. – А ваши фамилии как? Расписывайтесь, молодые люди.

      – За что расписываться?

      – Что собаку забрали.

      – А где она?

      – В боксе. – Старик встал и пошёл к ещё одной двери. Кошка соскочила со стола и тут же заняла его место на стуле. У неё за ухом Мила заметила старый грубый рубец.

      – Помыли вашу Сучонку вчера и от блох обработали. Скажите спасибо моей сменщице. А то пришлось бы самим возиться. – Дежурный вошёл в бокс, где кроме клеток стоял ещё небольшой металлический стол, и Мила и Женя вошли за ним.

      Сучонка сидела в клетке одна и выглядела ещё более отрешённой. Старик поглядел на воздушную Милу, на тазик со шприцом в её руках и сказал:

      – Ну, давай, что ли, я подержу собачонку. А то ещё цапнет тебя с перепугу. А ты не зевай…

      Сучонку вытащили на стол, Мила довольно ловко сделала укол. Хотела помазать уколотое место ваткой со спиртом, но старик поморщился и сказал:

      – Какое там… Не надо.

      Собака сидела какое-то время под его руками неподвижно, застыв и будто прислушиваясь к себе, и вдруг закрыла глаза и легла.

      – Бери, – сказал старик. Женька взял Сучонку в простыню, как ребёнка, и понёс.

      – Кожа да кости, – сказал он Миле. – Лёгкая, как ненастоящая.

      Мила шла рядом, подстраиваясь к Женькиным шагам, и зачем-то поддерживала вывалившийся из простыни собачий хвост. Пахло от Милы нежными духами, и Женька старался идти медленно, чтобы подольше вдыхать этот запах.

      Оказалось, что сам ход операции Женька выучил назубок.

      Пока он, как настоящий хирург, мылся на операцию в «предбаннике», его ассистент Самсонов уже обкладывал простынями Сучонкин живот, выделяя операционное поле, а Мила топталась с ларингоскопом в руке, не зная, как подступиться