Нетерпение сердца. Стефан Цвейг

неловкость бросается в глаза, и Эдит, очевидно, угадывает охватившее меня смятение, ибо голос ее звучит уже совсем по-иному, изумленно и взволнованно, когда она тихо спрашивает меня:

      – Что с вами? Вы дрожите… Что… что вас так встревожило? Какое вам, в конце концов, дело до всего этого?

      Огонек спички погас. Я молча сел, а Эдит в глубоком смущении пробормотала:

      – Как вы можете так огорчаться из-за моей глупой болтовни? Папа прав – вы действительно… действительно необыкновенный человек.

      В этот миг за нашей спиной раздается легкое гудение – это поднимается на террасу лифт. Йозеф открывает двери, из кабины выходит Кекешфальва. У него виноватый вид: робость неизменно ссутуливает его плечи всякий раз, когда он приближается к больной.

      Я поспешно вскакиваю и кланяюсь ему. Господин фон Кекешфальва смущенно кивает и сразу же наклоняется над Эдит, чтобы поцеловать ее в лоб. Потом наступает тягостное молчание. В этом доме каким-то особым чутьем всегда все узнают; я уверен, старик уже догадался, что между нами что-то неладно; обеспокоенный, он стоит рядом с креслом, не поднимая глаз. Охотнее всего – я это вижу – он бы сейчас же ретировался. Эдит пытается прийти на помощь.

      – Знаешь, папа, господин лейтенант сегодня впервые у нас на террасе.

      – Да, здесь просто великолепно, – подхватываю я тут же, со стыдом сознавая, что сказал непростительную банальность, и снова умолкаю.

      Чтобы разрядить напряжение, Кекешфальва склоняется над креслом:

      – Пожалуй, скоро здесь станет слишком свежо для тебя. Может быть, лучше спустимся?

      – Хорошо, – отвечает Эдит.

      Все мы довольны – каждый отвлекается каким-нибудь пустячным занятием: складывает книги, накидывает на плечи больной шаль, звонит в колокольчик, который и здесь под рукой, как повсюду в этом доме. Через две минуты лифт уже наверху, и Йозеф бережно подкатывает к нему кресло Эдит.

      – Мы спустимся вслед за тобой… – Кекешфальва ласково кивает ей вслед. – Может, ты пока приготовишься к ужину? А мы с господином лейтенантом тем временем немного погуляем по саду.

      Слуга закрывает дверь лифта. Кабина с парализованной девушкой уходит в глубину, точно в могилу. Невольно мы оба отворачиваемся, старик и я. Мы молчим, но вдруг я замечаю, что он крайне нерешительно приближается ко мне.

      – Если вы ничего не имеете против, господин лейтенант, я бы хотел поговорить с вами кое о чем… или, вернее, кое о чем вас попросить… Может быть, пройдем в мой кабинет, он там в конторе… конечно, если только это вас ни в коей мере не затруднит… А не то… не то мы, разумеется, можем погулять в парке.

      – Что вы, я сочту за честь, господин фон Кекешфальва, – отвечаю я.

      В это мгновение лифт возвращается за нами. Спустившись вниз, мы проходим через двор к зданию конторы; мне бросается в глаза, как осторожно,