Чудовища, рожденные и созданные. Танви Берва

участвую в гонке славы. Выиграю и заработаю нам золота.

      Папа – единственный, на чьём лице не отражается изумление; он просто пощипывает переносицу. Лирия судорожно вздыхает, прикрывая рот ладонями, и начинает кашлять. Маме требуется несколько минут, чтобы унять приступ.

      – И как ты собираешься на неё хотя бы попасть? Не делай глупостей. – Папины брови опускаются, словно я отрастила плавники вместо волос. – И какие тебе гонки с мариленями, – усмехается он. – Один едва не убил Эмрика.

      – Ты про зверя, который не убил Эмрика, потому что я его спасла?

      – Да ладно тебе, папа… – начинает Эмрик, но его обрывает мама.

      – Эмрик, помолчи. – Затем мать говорит мне: – Отец хочет сказать, что не стоит вести себя безрассудно. Съёмщики никогда не были возницами.

      – Если она окажется на арене, то умрёт, – говорит папа. – Ей там не место. Чудовищные существа и… и земельщики. Думаете, люди рискнут поставить на съёмщицу? Нет, она утащит нас вниз, как… – Он тяжело вздыхает и замолкает.

      Проходит напряжённая, тошнотворная секунда, прежде чем отец удаляется.

      Мамино лицо становится старейшей историей в мире: она слишком устала, чтобы спорить. Она поворачивается к Лирии:

      – Пойдём, ситара, пора пить лекарства.

      Лирия оглядывается на меня на пороге комнаты, глаза полны благоговения и страха.

      После чего мы с Эмриком остаёмся одни.

      – Мне сказать тебе, что это плохая мысль, – спрашивает Эмрик, – или ты и сама знаешь?

      – У тебя есть идея получше?

      – Эм, угу, а если серьёзно?

      – Я вполне серьёзна.

      – До сих пор ни один съёмщик не осмеливался пересечь эту черту. И тебе не удастся.

      – Мне плевать! Нам нужно что-то сделать. Так это работает!

      – Вот именно: нам! Ты не обязана рисковать жизнью. Должен быть другой выход. – Шрам у него под глазом будто подрагивает: змея, разделяющая ручей надвое.

      Я смотрю на него не моргая, как сделал бы папа, будь он здесь.

      – Например? Умереть с голоду? Забыл, что случилось в прошлый раз?

      Эмрик вздрагивает. Вспышку в его глазах невозможно не заметить. Он помнит события восьмилетней давности не менее отчётливо, чем я.

      Два мариленя обезумели в неволе.

      А когда океанические олени теряют разум, никакая сила в мире их не удержит.

      Тот, что был покрупнее, коричнево-зелёный, бился рогами в дверь стойла, и укреплённое дерево разлетелось вдребезги, как стекло. С пеной у рта и изогнутыми резцами, которые в итоге убили нашего конюшенного, он ринулся на другую дверь и выпустил второго зверя. Они схлестнулись в поединке и разгромили стойла.

      Они убили мариленей помельче (включая собственный приплод) и нескольких подсобчих.

      Папа с Эмриком были тяжело ранены. Я сломала ноги в тех местах, которыми застряла в заборе, проткнув их колючей проволокой. Кровь была повсюду, в таком количестве, что мне долгие месяцы мерещился её запах. Звери промчались по Солонии, затаптывая всякого, кто оказался достаточно глуп, чтобы