Клятва Короля Теней. Сильвия Мерседес

и идет к кровати. Во время землетрясения огромный кусок сталактита свалился с потолка, пробил балдахин и проткнул матрас. Фэрейн протягивает руку и касается складки изодранного навеса, пропуская через пальцы синюю ткань. Она стирает слой пыли, чтобы обнажить серебристые нити вышитой звезды. Затем несколько долгих мгновений рассматривает ее с напряженным вниманием. Наконец она снова смотрит на меня. Прочесть ее лицо невозможно.

      – За нами придут, как думаешь?

      – Конечно, – поспешно отвечаю я. – Хэйл знает, где мы. Она нас мигом откопает. – Если Хэйл жива. Если хоть кто-то из них жив.

      Я вновь оглядываю комнату. Камень лорста стал несколько ярче с тех пор, как я своим словом вернул его к жизни. В его мигающем свете я вижу, что стены не грозят немедленно обрушиться. Когда пыль оседает, а воздух прочищается, я чувствую, как откуда-то тянет сквозняком. По крайней мере, мы не задохнемся.

      Но я знаю, что зачастую следует за сильными толчками. Лишь несколько дней назад я видел упадок, в который пришла деревня Дугорим, распространение яда, безумие. Смерть. Ждет ли Мифанар та же судьба? Или обрушенные здания, искореженные дороги и угодившие под завалы жители станут худшими из наших проблем?

      Сквозь зубы прорывается шипение. Мне нельзя здесь оставаться. Нельзя быть запертым в этом темном месте, пока мои люди страдают. Сколько крепких тел в эту минуту пытается освободить меня, хотя им стоило бы заняться помощью городу? Быть может, это наказание. Быть может, боги посмотрели со своих небес, увидели то зверство, что я вот-вот совершил бы, и решили сокрушить как меня, так и мой город за этот грех.

      Мой грех, который даже сейчас все еще кипит у меня внутри.

      Фэрейн движется. Ей стоит лишь самую малость сместить вес – а мой голодный взор уже снова обращается к ней. Но она просто крепко обхватывает себя руками поперек груди, как будто пытаясь не дать себе развалиться. Ее взгляд встречается с моим, твердый, как камень.

      – Ты убьешь меня, Фор?

      Внезапность ее вопроса ударяет меня, как оплеуха. Я запрокидываю голову, глаза загораются.

      Она продолжает, неумолимая:

      – Ну то есть когда ты со мной закончишь.

      – Фэрейн, – я качаю головой, – Фэрейн, я…

      – Мне нужно знать. – Ее пальцы напрягаются, костяшки белеют. – Будет ли твоя жажда мести утолена моим унижением? Или же ты намереваешься еще и убить меня? – Она отказывается разрывать зрительный контакт. Мне кажется, будто она вонзает в меня два ножа, один изо льда, другой из огня.

      – Я не собирался этого делать, – слова тяжким грузом спадают с моих губ.

      Она задирает подбородок. Ее ноздри дрожат, когда она делает резкий вдох.

      – Я… Фэрейн… – Мои плечи никнут, словно весь оставшийся дворец рухнул на меня. Она меня ненавидит. Конечно же, она меня ненавидит. Она и должна меня ненавидеть. Я сам себя ненавижу, ненавижу эти жалкие оправдания, толпящиеся на языке. Что мне делать? Молить ее о жалости, о прощении? Я не заслуживаю ни того, ни другого. И все же что-то я должен сказать.

      Я протяжно выдыхаю и заставляю