Алая Топь. Саша Урбан

стиснул кулак на рубахе и шумно сглотнул. – Не в то горло, видать, пошло. Можно мне водицы?

      – Во дворе попьешь, – процедила княгиня. Влас обернулся к ней, уставился во все глаза, будто раньше и не видал. Губы его зашевелились, но ни звука не сорвалось. Речистый и говорливый, Влас впервые на памяти Святослава с трудом подбирал слова.

      – Пойдем скорее. Позовем кого-нибудь, – бросил Свят, утягивая друга вперед, а тот все оборачивался на застывшую словно статуя княгиню и не мог наглядеться.

      Глава 3

      – Говорил я тебе: не надо было ее сюда везти, – причитал Влас, пока они вчетвером добирались до конюшни, пытаясь не поскользнуться на размокшей глинистой земле. Несколько дней назад княгиня распорядилась положить мостки, но и те успели погрузиться в грязь.

      – Ничего ты не говорил, – возразил княжич.

      – Ну, напрямую, может, и не говорил, но я ж тебе намигивал… Говорил, что беда будет, да и княгиня не обрадуется. Никак духа злого привели или водяницу.

      – Не водяницу, – послышался сзади голос одной из кумушек. Гостьи княгини молча следовали за ними, и только шумное дыхание выдавало их нетерпение.

      – С каких пор тебя волнует, обрадуется княгиня или нет? – нахмурился Святослав.

      Влас не ответил, лишь обиженно поджал губы и ускорил шаг, пока не оказался в дверях конюшни, да так и застыл, упершись в косяк. Остальные замерли за ним, пытаясь глянуть поверх его плеча.

      – Тебя только за смертью посылать, Влас Микулич, – проворчала Олеся. Живая и здоровая, она сидела на лавке и пыталась заплести космы цвета дорожной пыли в косу. Получалось не очень, то тут, то там выбивались пряди.

      – Как же так? Как же немочь твоя? Пена? – пробормотал Влас, ссутулившись. Олеся только сверкнула глазами.

      – Нужно же мне было как-то тебя от Данки сманить, а? А вы и не одни пришли, славно, – улыбнулась она, глядя на лица, показавшиеся в просвете между юношами. В глазах Олеси мелькнуло узнавание, и хитрая улыбка сменилась нежной и ласковой, как весенние солнечные лучи. – Вот вы где были, девочки мои!

      – Бабушка! Бабушка! – Анюта и Дарья бросились к старухе, вытянув напряженные руки. Та распахнула объятия и приняла их под покров своих бесчисленных накидок и платков. Узловатые пальцы легли на светлые затылки, Олеся прикоснулась губами сначала к одной макушке, потом к другой.

      – Ну-ну, девочки мои. Бабушка же все слышит. Бабушка все всегда узнает и придет. Скоро домой отправимся.

      Но две хрупкие фигурки затряслись, из-под слоев ткани послышались скулящие рыдания, как будто плакали маленькие дети. Святослав протер глаза: и правда, они же едва ли не младше него. И как он мог принять их за старух? Все дело в волосах и странной поступи, наверное. И в этой их чудно́й манере отворачиваться, не говорить.

      – Бабушка, она веретенца наши украла и спрятала, – всхлипнула одна из кумушек.

      – А с веретенцами и имена забрала. А без них мы и возвратиться-то не можем, – подхватила вторая. – С княжичем говорить запретила, нам его ни защитить, ни предупредить