Нет имени страшнее моего. Кирилл Берендеев

корчащихся в луже крови и внутренностей своим товарищам. Какой-то высокорослый богатырь спускался на помощь, длинный меч скрестился с его саблями, Абаим ушел от разящего удара, рубанул по ключице, пнул, бросившись дальше – добивать некогда.

      Он выскочил на стену. В проходе Арсенальной его уже поджидало человек десять, к которым подбегали и подбегали, выбираясь из катакомб, заблудившиеся няйцы, те, что уперлись в тупики и ловушки стены и теперь собирались в кулак, чтоб пройти огнем и мечом по стенам, добираясь до обители императора.

      Абаим остановился, на какой-то миг растерявшись. Светловолосый коротыш отвлек его от нежданно нахлынувших мыслей, ткнул с силой пикой в панцирь, острие шибануло так, что Абаим отлетел к стене, попытался ответить. Сабля беспомощно звякнула о сталь, не добравшись до древка, слишком длинен оказался наконечник, слишком сильно давил коротыш, чтобы подняться и попытаться дорубиться до нганасана. На помощь пришли свои, двое воинов обрубили мелкому руки, однако, следующие пики с длинными, в локоть, наконечниками уже уперлись в них. Бросив саблю и растолкав товарищей, Абаим метнул нож, целя в горло одного из напирающих. Тот видел момент замаха, все видел, и увернулся, нож лишь царапнул по обнаженной шее. Тогда Абаим прыгнул на пики, прижимая их к земле. Пускай теперь ему и оставалось жить всего ничего, но его стражи, освободившись, отомстят, порубят неприятеля в крошево. Он верил, он знал, он чувствовал это. И вдруг получил тяжеленный удар арбалетным болтом в грудь, от которого замерло дыхание, а в глазах потемнело – точно пелену набросили.

      Но не настолько темную, чтобы не увидеть происшедшее в следующее мгновение. А в оное… бой попросту прекратился. Противники, замахнувшиеся мечами, поднимающие копья, заряжающие самострелы, двадцать, тридцать или сколько бы их там ни находилось на крепостной стене, все разом исчезли, будто и не было их никогда. Абаим и еще четверо стражей Тайного города остались в одиночестве, отражать удары канувшего в небытие врага.

      Немая сцена продолжалась, кажется, довольно долго. Покуда снизу, на лестнице, не послышался тяжелый перестук ног, обутых в металлические башмаки. Уже по тому, как ступал человек по каменным ступеням, можно было догадаться, кто он.

      – Хандога? – крикнул, сморщившись от внезапной судороги Абаим, буквально задохнувшись на вопросе – боль от удара стрелы и не думала проходить, верно, ребро сломано.

      – Живой, – опаленный, покрытый рубцами и ссадинами, с иссеченным панцирем, старый вояка предстал перед молодым, только принявшим свое боевое крещение начальником. – И почти невредимый. Тебе-то крепко досталось?

      – Не успело достаться. Я только стрелу получил в броню, а мои… А́вдаша вон зацепило, да и вроде все.

      – Считай, императору понравилось.

      – Так ты думаешь, его колдовство?

      – А чье же. Проверка была, простая проверка, – это уже произнес очухавшийся