Офирский скворец (сборник). Борис Евсеев

сил гордившийся – туго затянул мешок веревкой, но потом опять ее расслабил, выдернул скворца за крыло из мешка, щелкнул по клюву.

      Скворец стерпел. Этим он Мазлова-старшего к себе сразу расположил.

      Зато надулся младший:

      – Дай ему в клюв еще раз!

      – А если он говорить перестанет? Ты за него трындеть, что ли, будешь?

      – Подпали ему хотя б перья на заднице. Я из-за него штаны об забор порвал. Или давай его научим нашему, мазловскому… Ну, скажи: «Все петушары, все уроды!»

      – Тихо ты! Раскукарекался, – оборвал старший, – не видишь? Идет кто-то.

* * *

      За десять минут до этого, входя во второй раз за день в закрывающийся уже зоопарк, Володя Человеев услыхал заполошные крики скворца и тревожно замер. Крик повторился. Володя понял: что-то не так – и припустил что есть мочи к вольеру. Добежавши, вольер осмотрел: священной майны – как не бывало! Минуты через полторы две абсолютно одинаковые фигурки сиганули вдалеке через высоченный забор, отгораживавший зоопарк от Зоологического переулка.

      В тот устало мерцающий вечер в зоопарке уже никого не было: только пар от прудов и внезапно хлынувший ледяной дождь.

      – Уперли, охламоны!

      Лезть в лаковых штиблетах через забор оказалось неудобно.

      Через семь-восемь минут, оббежав зоопарк со стороны Большой Грузинской и очутившись в Зоологическом переулке, Человеев огляделся. Злоумышленников нигде видно не было. Слышалось лишь мяуканье молоденькой писклявой кошки.

      Вдруг крайняя из теснившихся в переулке иномарок рванула с места. Мелькнуло лицо одного из упырят, и день, до той поры еще цеплявшийся за изгибы водостоков и скаты крыш, тихо рухнул в негасимую вечность.

      Голосов овраг

      – Чуете?

      – Галдеж, свист, вой звероподобный… Господи, что с нами было? И что теперь станет? Пропадем ни за понюшку табаку, Игнатий!

      – В расселине не пропали и тут сдюжим.

      – Чуете, говорю, криков про Офир не слыхать! Стало быть, нету здесь птицы.

      – Сдеру-ка я с себя одежонку эту поганую.

      – Ят-те сдеру! Хорошо такая нашлась. Покуда туман – дело обмозгуем.

      Подернутый зеленцой, проеденный по краям хитрыми полевками снежный туман поднимался из Голосова оврага и полз выше, выше, на Дьяково городище, на только что отстроенный дворец Алексея Михайловича, а потом вдруг волокло его совсем в другую сторону: на торцы и башни музея-заповедника «Коломенское», на южный клин Нагатинской поймы…

      Полночи и всю темную часть утра томились разыскатели Тайной экспедиции при Правительствующем Сенате в Голосовом овраге. Дважды пролетала громадная желтая стрекоза с винтом. От страха падали ниц.

      Приходили за родниковой водой двое бродяг. Промеж себя называли друг друга бомжарами. Одеты были во все пятнистое. В руках – двуручная корзина, из нее свешивался еще один пятнистый рукав.

      У бродяг отняли одежду, запеленав их кое-как в свое, затолкали в расселину. Там бомжары затихли.

      Когда посветлело,