Отвертка. Илья Стогоff

освещал ход судебного процесса над Жилем де Ре, маньяком-убийцей, прообразом Синей Бороды, казненным святой инквизицией в пятнадцатом веке.

      Как вам материальчики?

      – Я слушаю.

      – Кирилл? Это Стогов. Как дела?

      – Чего ты хотел?

      – Ты не занят?

      В трубке слышались голоса. Может быть, опять пьет свой джин. А может, действительно занят. Например, берет интервью у аквалангиста, отыскавшего Атлантиду.

      – Слушаю тебя внимательно.

      – Скажи, пожалуйста, ты когда-нибудь слышал про тибетскую экспедицию Вэ Эс Кострюкова? Тысяча девятьсот двадцать восьмого – тридцать второго годов?

      – Никогда не слышал.

      – Никогда?

      – В чем проблема? Решил податься в востоковедение?

      – К кому бы мне по этому поводу обратиться?

      – Что тебе конкретно нужно?

      – Этот Кострюков привез из экспедиции текст. Мне бы хотелось его перевести.

      – А что за язык?

      – Понятия не имею. Не английский, это точно. Английский я бы узнал. Что-то вроде иврита… или санскрита. Странные такие загогулинки…

      – Экспедиция была тибетская?

      – Тибетее не бывает!

      – Раз экспедиция тибетская, значит, это что-нибудь буддийское… тохарское… Запиши, я тебе телефон одного дядьки дам… Сейчас… записываешь? Толкунов Александр Сергеич. Профессор восточного факультета университета.

      – Дядька умеет говорить по-тохарски?

      – Дядька за две минуты чего хочешь переведет с любого из тамошних языков. Мужик своеобразный… в общем… э-э-э… сам увидишь. Привет ему передавай.

      – Спасибо. Большое. Век не забуду.

      Я снова покрутил диск.

      – Университет? Здравствуйте. Скажите, а мог бы я поговорить с господином Толкуновым?

      На том конце ответили, что мог бы. Я передал профессору привет от Кирилла. Профессор заверил меня, что приятели Кирилла Кирилловича – его приятели. Интерес прессы к проблемам тибетологии был встречен им с пониманием и почему бы в самом деле нам не встретиться прямо сегодня?

      Прежде не известный мне восточный факультет располагался там же, где и филфак, – на Университетской набережной. Я надел куртку и, стараясь не попадаться на глаза знакомым, выскользнул из Лениздата.

      Тратиться на такси не хотелось. Переться под дождем на другой берег Невы хотелось еще меньше. Я дошагал до Невского и втиснулся в подъехавший троллейбус.

      От стоявших вокруг граждан пахло мокрыми куртками. Сквозь неплотно задвинутые стекла в салон залетали холодные брызги. У притиснутой вплотную ко мне женщины по щекам текла тушь и ко лбу прилипли мокрые пряди иссиня-черных волос.

      Осень… Слякотная петербургская осень. Черт бы ее побрал.

      Этот дождь не кончится никогда. Он будет лить до тех пор, пока серая Нева не выйдет из берегов и не понесет свои мутные воды по узким центральным улочкам. Топя редких пешеходов и запросто сковырнув с постамента зеленого Медного всадника.

      Этот город уйдет на дно. Туда,