Система-в-себе. Григорий Неделько

то, что пленило его, издевательски легко обнуляло результат всех стараний.

      Начало жечь горло, в голове помутилось, туман наполз снаружи и изнутри, Уинк начал терять сознание. В процессе этого он предельно ясно – гораздо чётче, чем в любое другое, обычное время, – ощущал, что его руки и ноги выворачиваются, бесконечно покорные чужой враждебной воле. Стали трещать кости, потом – ломаться. Хотелось закричать, он даже выдавил из себя некое слабое подобие звука, что, впрочем, мгновенно и навсегда погибло во мраке длинного широкого холодного коридора.

      Раздался удар – будто здоровенным молотком били по стене звездолёта… а затем и по полу, а после и по потолку. Уинка – или то, что от него оставалось: полуживое, полудышащее, полумыслящее – подняло в воздух. Высота коридора – три с лишним метра, однако поражённого беспомощностью человека, испытывающего колоссальные и (какая-то часть сознания твердила и твердила это!) нереальные, ни коим образом не вероятные в обыденной жизни перегрузки и боль, – что-то без всякого сомнения убеждало несчастного: он преодолел намного большее расстояние.

      Правда то или нет, выяснить Уинку не удалось – точнее, даже если ответ и проник внутрь сознания и назвал себя, незримый могущественный пленитель сдавил покорное, наполовину мёртвое тело так, что превратил человеческую фигуру в бесформенный, полный мяса и крови мешок. Кровь потекла струйками и закапала на идеально ровный, поделённый на сегменты пол космического корабля.

      Далее последовала… полная неподвижность. Через несколько секунд – глухой удар об пол. Массивная смертельная угроза почти беззвучно покинула этот отсек корабля, и сцена событий опустела. Ни звука, ни движения; лишь плотная тьма – всёпоглощающая и безразличная.

      Ботинки Гросснера – высокие на толстой подошве, с механическими заклёпками и шнуровкой, – ступали по самоочищающемуся титану сектора H-7. Двухметровый брюнет с короткой стрижкой и мощными плечами водил из стороны в сторону самоподзаряжающимся от среды фонариком в надежде с его помощью развеять окружающий мрак и тайну, что пряталась в чёрном чреве. Слева от Гросснера вышагивал среднего роста блондин с зачёсанной наверх чёлкой, значительно сдобренной гелем; рука бортмеханика Маккинена держала фонарик чуть меньшего размера, который, хоть и светил не столь ярко, обладал функцией автоматического регулирования луча. По правую от Гросснера руку вышагивала доктор Вишницкая – совсем невысокая женщина с большими голубыми глазами (но предпочитавшая зелёные линзы), с объёмной высокой грудью, крутыми бёдрами и удивительно изящными руками; в распоряжении врача не было источника света, зато ей достались два миниатюрных, лёгких, с малой зарядкой энергера. У старпома и бортмеханика «обойма» энергеров в два раза превосходила такую вместительность, поэтому шансы, в целом, уравнивались.

      Гросснер ступал по непонятно как и откуда здесь взявшемуся стеклу. При каждом новом похрустывании старпом непроизвольно морщился.

      – Зря мы согласились, чтобы туда отправился Уинк, – вполголоса – давила тишиной и неизвестностью темнота коридора – проговорил Маккинен.

      – Он капитан, – просто и тоже сохраняя определённую таинственность в голосе ответил Гросснер.

      – Ну и что? Без него нам…

      Гросснер не дослушал – резко повернул голову и недовольно бросил:

      – Хватит. Может, с ним всё в порядке, а мы зря волнуемся.

      – Тогда почему он не выходил на связь? – вступила в разговор Вишницкая.

      Гросснер не стал заниматься измышлениями:

      – Не мог.

      – Но почему?

      – Это мы и пытаемся выяснить. – Старпом замер на месте и внимательно посмотрел на Вишницкую. – Разве нет?

      Двое спутников также были вынуждены остановиться.

      – Да, – подтвердила врач. – Но неужели ты не чувствуешь…

      – Верно, – поддержал Маккинен. – Тишь, и ни хрена не видать. И разбитое стекло… Откуда оно взялось-то? Хотя есть у меня предположение…

      – А что тут предполагать? – Вишницкая направила луч фонарика вглубь коридора и на стену, потом щёлкнула кнопкой усиления. – Глядите.

      Гросснер подошёл ближе; на ходу, не сдержавшись, пнул осторчетевшие осколки. Старпом поднял фонарик и посветил туда же, куда и Вишницкая.

      – Отлично… – и выдохнул, и выплюнул он, после чего прибавил пару подходящих случаю выражений. – Лампы разбиты…

      Действительно, шагов через двадцать пять – тридцать от них начинался участок коридора, где все – все без исключения лампы оказались уничтожены. Будто бы взорваны изнутри. Стильные, надёжные и яркие светильники в сверхпрочном прозрачном корпусе и не менее крепкие «вечные» лампочки теперь превратились в ворох осколков под ногами. Этакий снег из стекла XXIV века.

      – Но там, сзади, осветительные приборы целы, – указала Вишницкая.

      – Верно. – Маккинен кивнул. – Значит, что бы тут ни случилось, это случилось в дальней части H-7.

      – Но почему мы ничего не слышали?

      Гросснер усмехнулся.

      – Дорогой