Знак свыше. Антон Леонтьев

видимо, потому, что ничего путного в голову быстро не лезло, Федор пролаял:

      – И вообще, Рыжик, иди и занимайся пока третьестепенными делами! Полгода будешь писать только правду! Вот это, понимаю, кара! Но надо же президентскую администрацию задобрить! Иди поищи какие-нибудь занятные или кровавые, а, лучше всего, одновременно занятные и кровавые происшествия! Только все твои статьи я буду редактировать! Лично! Ну, иди, иди!

      Егор выскользнул из кабинета своего могущественного кузена. Мило улыбнулся секретарше Федора, со скоростью звука стучащей по клавиатуре, поправил рыжий вихор и присел, делая вид, что завязывает шнурок одной из кед. А на самом деле Рыжик прислушивался к разговору Федора. Ведь дверь он оставил приоткрытой, а слух у Егора был отменный.

      – Деточка, это я звоню! – услышал он сюсюкающий голос Федора. – Извини, что не мог сразу ответить, пришлось одного нерадивого журналистика распекать! Как у моей деточки делишечки?

      Егор почувствовал приступ тошноты – у Федора все есть: и положение, и деньги, и красавица-жена, и дочка-подросток (неродная), и сын-младенец (родной). И все равно он завел себе пассию на стороне! Что будет с Машей, когда она узнает?

      Рыжик отправился за свой письменный стол и бухнулся на вертящееся кресло. А затем, по привычке, стал накручивать на указательный палец правой руки свой рыжий чуб, одновременно с этим вертясь в кресле. Нет, вмешиваться в личную жизнь Федора и Маши он не будет. Хотя Машку жаль – если бы она была его собственной женой, он бы ее на руках носил! И на кого Федька ее променял? Наверняка на молодую пустышку с огромным силиконовым бюстом и целлулоидным смехом. Вкус у Крылова был и остался рабоче-крестьянским.

      Если он скажет всю правду Маше, и Федор об этом узнает, то с журналистской карьерой можно завязывать. Такого Крылов ему никогда не простит. А сможет ли он сам себе простить, что не вмешался и не открыл Маше глаза на похождения ее любвеобильного супруга? И почему он это думает все время о Маше?

      Егор все сильнее и сильнее крутился в кресле, так что, наконец, вместе с креслом полетел на пол.

      – Рыжик, живой? – послышалось сразу несколько женских голосов, и коллеги по редакции ринулись ему на помощь. Ему предложили на выбор бесцветный йод, таблетку аспирина и непрямой массаж сердца.

      Так и есть, Рыжик! Для всех он – Рыжик! И ладно бы они его в постели звали Рыжиком, так нет, для всех он младший брат, друг сердечный, товарищ! Даже для тех девиц, что его возраста или даже младше!

      Отказавшись от помощи сердобольных редакторш, Егор снова взгромоздился на кресло. Похоже, падение пошло ему на пользу. Падение яблока помогло Ньютону открыть всемирный закон тяготения, а падение кресла помогло ему, Егору Шишакову, открыть всемирный закон семейного счастья. Нечего вмешиваться в чужие дела, сами разберутся!

      Похоже, Федор начал терять хватку. Ему всего чуть за тридцать, а уже превратился в ленивого и пресыщенного столичной жизнью увальня. А молодое поколение, юные гении пера и клавиатуры, не дремлют!

      Егор