Ученик архитектора. Элиф Шафак

порту, или смотрели на слона, или содействовали его выгрузке. Джахан в волнении носился туда-сюда. Он тоже хотел помочь, однако не знал как.

      Но вот клетка с оглушительным грохотом опустилась на причал. Несчастный зверь ударился головой о потолок. Матросы, опасаясь, что слон их затопчет, не хотели выпускать его из клетки. Мальчику пришлось долго убеждать их, что Чота никому не причинит вреда.

      Когда слона наконец вывели наружу, ему отказали ноги, и он рухнул на пристань, словно марионетка, лишившаяся кукловода. Донельзя измученный, слон отказывался двигаться. Веки его были опущены, словно он не желал видеть людей, суетившихся вокруг. А они толкали его, пинали, стегали и осыпали проклятиями, пытаясь заставить подняться. Наконец им удалось загнать слона на огромную подводу, запряженную дюжиной лошадей. Джахан как раз собирался присоединиться к своему питомцу, когда на плечо ему легла чья-то тяжелая рука.

      Это был капитан Гарет.

      – Прощай, сынок, – сказал он так громко, чтобы его слышали все, кто стоял вокруг, и добавил шепотом: – Удачи, мой маленький мошенник. Помни, я жду бриллиантов и рубинов. А если вдруг не дождусь, придется отрезать тебе яйца.

      – Я все сделаю, – пробормотал Джахан, но слова эти, едва они сорвались с его губ, унес ветер.

      Хватка капитана ослабла, и мальчик запрыгнул на подводу.

      Подвода двинулась по городским улицам. Люди, пораженные диковинным зрелищем, в страхе жались к стенам домов. Женщины прижимали к себе детей, нищие прятали чашки для сбора милостыни, старики крепче сжимали свои палки, словно намереваясь защищаться. Христиане осеняли себя крестом, мусульмане читали суры, отгоняющие шайтана, евреи просили у Бога защиты. Европейцы провожали подводу взглядами, в которых недоумение смешивалось с благоговением. Здоровенный казак побледнел, будто увидел призрак. Его испуг был таким наивным и откровенным, что Джахан невольно рассмеялся. Только дети ничуть не боялись белого гиганта, напротив, глаза их сияли от восторга и удивления.

      Взгляд Джахана скользил по зарешеченным окнам домов – в некоторых виднелись женские лица, наполовину скрытые покрывалами, – по ярко раскрашенным птичьим домикам на стенах, по куполам и крышам, на которых горели последние отсветы закатного солнца, по деревьям – каштанам, липам, айвам – их в этом городе было не перечесть. А еще здесь на каждом шагу встречалось множество чаек и кошек: как видно, тем и другим в Стамбуле была предоставлена полная свобода. Чайки, дерзкие и наглые, кругами носились над улицами, время от времени снижаясь, чтобы выхватить рыбу из корзины рыбака, стащить кусок жареной печени с подноса уличного торговца или пирог, который хозяйка оставила остужаться на подоконнике. Судя по всему, здесь это было в порядке вещей. Если кто-то и отгонял птиц, то делал это лениво, без всякого раздражения.

      Провожатый, оказавшийся весьма словоохотливым, рассказал Джахану, что в городе очень много ворот, и даже сообщил их точное число – двадцать четыре. Еще он объяснил, что этот громадный город на самом деле состоит из трех, и называются