За пределами трепета. Елена Гарбузова

нашла в старом, покосившемся сарае свое средство внутренней свободы и, оседлав потрескавшееся седло, с ржавым скрипом скользнула в синеву сумерек. Шины с вкрадчивым шелестом ощущали все мягкие округлости земли, дробным хрустом катились по гравию; ржавая цепь вторила хору шепотов, периодически обрываясь от быстрого восторга движения.

      Лиля задыхалась от счастья. Она не могла уснуть в свою первую ночь, ворочаясь в смятой постели под биение сердца и звон комариных безумств. Тихо выбравшись из кровати, ребенок широко распахнул раму окна, забрался ногами на подоконник, сохранивший тепло угасшего дня, и вдохнул в себя звездное небо, шероховатые стволы вишен, запах опьяненного ветра. И глядя на небо, вбирая в себя всю эту бескрайнюю совокупность непознанных смыслов, Лиля пыталась познать, что это значит и кто объединяет все это многообразие в такой торжествующий оркестр. Вспоминая слова деда, она почти приближалась к пониманию, достигала высот непознанного, но усталость и томление плавно закрывали ей глаза, голова мягко кружилась, сознание убаюкивалось, так и не достигнув просветления. Приближался рассвет…

      Утро встретило ее прозаичностью советских будней. Дача вовсе не была местом лирических мечтаний, как грезилось в первый вечер. Рядом с домом находился непременный атрибут владения за городом – пять соток города. Функциональность в дачном поселке всегда была выше романтики. Грядки клубники стройными рядами выстроились на плацу. Помидорная ботва остро кусала ноздри своим энергичным задором при прикосновении рук. Стелющийся шершавый стебель огурцов вился по земле, любопытные усики топорщились в прохладе близкой земли, еще не успевшей прогреться. Летний ручной бак был наполнен свежестью воды, которая, оказавших в детских ладонях, зябко окатывала лица и стирала остатки сонной неги.

      Дети не отставали от взрослых в сельскохозяйственных заботах. Они пропалывали сорняки долгими часами под жарким солнцем, и капли пота вороватой струйкой стекали в складках их одежды и по напряженной выпуклости лба. Тяжелые ручки леек оттягивали руки, вода расплескивалась на голые ступни и земля, почувствовавшая притяжение влаги, уверенно гнездилась между пальцев. Дети пытались обмануть более сложный ход работ и тайно включали ледяной шланг для полива растений, но это было категорически запрещено. Овощные культуры не любили зябкого прикосновения ледяной воды, они благосклонно принимали только воду, щедро впитавшую в себя тепло солнца в бочках. Дети смеялись, обливали друг друга из резиновой, дрожащей кишки, их загорелые тела шумными бросками заполняли собой дачный участок. Услышав детские проказы, бабушка Антонина Михайловна прибегала из кухни, где находилась почти постоянно у плиты, которая была ее алтарем и смыслом жизни, и кричала, размахивая полотенцем:

      – Ах вы, паршивцы! Поймаю – надеру уши. Только попробуйте еще раз не послушаться – посажу в угол на гречку.

      Ее сухая