Догоню. Влюблю. Женюсь. Ульяна Романова

нашел полотенчико, переложил угощение для Грома на него и положил на пол со словами:

      – Ешь, мохнатый! Луша?

      – Я не буду! – открестилась я.

      – Чем займемся? Будем мыть окна? – Барсов только что не облизнулся от удовольствия, а я вздрогнула.

      – Вы давеча в таверне с элем переборщили, Барсов? – все-таки уточнила я.

      – Эль не пью, от него, знаешь ли, голова с утра болит, – улыбнулся он.

      Снова осмотрелся и указал подбородком на стул:

      – Можно?

      – Усаживайтесь понеудобнее, Барсов, – согласилась я, продолжая гадать, какая нелегкая его ко мне принесла.

      – Твое гостеприимство умиляет, – признался он, величественно восседая на хлипком табурете.

      Знала бы, что придет – подпилила бы ножки!

      Мы сидели под аккомпанемент чавканья Грома и смотрели друг на друга. Барсов выглядел бы почти сокрушительно, если бы я рассматривала его непредвзято. Суровый в фас и в профиль, высокий восточный мужчина. Между смоляными бровями залегла складка, но мне нравилось думать, что это признаки надвигающейся старости. Черные бесстыжие глаза нахально рассматривали нахохленную и недовольную меня, сидящую на табуретке – сестре-близняшке той, что занял своей персоной Барсов.

      Широкие, мощные плечи были плотно обтянутые белой футболкой, а живот…

      –– Кажется, кому-то пора завязывать с бургерами и тортами.

      – развеселилась я.

      – Я уже, – широко улыбнулся он и сверкнул глазами, – два дня на правильном питании.

      – Питание не поможет, это ваше эго вас изнутри распирает, потому что им с самолюбием уже мало места, – отрезала я.

      – Абрикосик-джан, у тебя яд сладким сиропом по губам стекает, – умилился он.

      – Вы зачем пришли, Изюм Багратович? – скрестила я руки на груди. – Буржуйские будни наскучили?

      – Устал я, персик мой, утомился от дел буржуйских, холопы, опять же, все нервы вымотали, племянник, прохиндей, вечно на барскую голову неприятностей добавляет.

      – А сюда зачем? Думаете, тут вам все почести боярские окажут и хлебом-солью встретят?

      – Нет, абрикосик мой, к народу ближе побыть хочу. К земле, опять же, – веселился он.

      – К земле – это правильно, – согласилась я, – я слышала, что чем ближе старость, тем сильнее к земле тянет.

      – Сколько мне, по-твоему, лет? – азартно уточнил Барсов.

      – Не знаю, но попробую прикинуть на глаз. Морщины в наличии есть, фигура поплыла немного, себя вы мните то барином, то буржуем, значит, вам либо чуть больше ста, либо деменция не за горами.

      – Мне сорок два, абрикосик.

      – Да-а-а-а? – скептически протянула я. – Не выглядите.

      – Я уже понял, маленькая, – засмеялся он.

      Может, это от удара по голове? Иначе с чего бы человеку так веселиться?

      – Ну что, – он хлопнул ладонями по коленям, – тащи мыло…

      – … и веревку? – с надеждой уточнила я.

      – Тазик и тряпку, будем окна мыть.

      – Вы серьезно? – напряглась я.

      В моей голове еще не уложилась мысль, что Барсов на моей кухне обитает, а он собрался