Вейн. Инна Живетьева

потом, представив, как скала подрезает Кысю ноги.

      Пресветлая Иша, за что?!

      Вода уже пенилась под копытами, с хрустом ломались льдинки. Но пока еще была видна степь, и Дан цеплялся взглядом за выгоревшую на солнце траву. Только бы не затянуло! Пресветлая, помоги!

      Кысь дышал тяжело, бока раздувались, с морды срывалась пена. Вейн полоснул ножом по ремням, сбрасывая мешок с припасами. Плюхнуло – поклажа упала в воду. Оставался еще груз. Дан занес руку, но вовремя придержал. Нельзя!

      Спина мокрая. Вода стекает по лошадиной шкуре. Бурлит под сапогами. Исполинский гребень покрылся сверху белым и начал загибаться.

      – Пошел! – дико заорал Дан.

      Отчаянный рывок вынес Кыся в степь, и, почувствовав твердь под ногами, конь передумал сдаваться. Дан припал к его шее, ожидая тяжелого удара. Вот сейчас… сейчас…

      Бухнуло. Хлестнуло ледяным крошевом – но и только. Ошеломленный, вейн повернулся.

      Проекция остановилась. Вода билась о прибрежные скалы – и бессильно стекала с них. Там, где пространство истончалось, переходя одно в другое, виднелась каменная сердцевина, тысячелетиями скрытая от глаз.

      Дан сполз на землю. Колени у него дрожали. Хотелось вздохнуть поглубже, но горло закупорил пережитый страх.

      – Твою… мать… Оракул! Шэт!

      Пена на морде Кыся окрасилась в розовый – губы порваны удилами. Бока судорожно вздрагивали.

      Дан снял с него сумку и повесил через плечо.

      – Пошли, парень. Давай. Полегоньку

      Конь смотрел жалобно, глаза у него были красными, в сетке лопнувших сосудов. По ногам, изрезанным льдинами, бежала кровь.

      – Ну ты же умница. Мы медленно, еле переставляя копыта.

      Ворочалось и шумело море, Дан опасливо оглянулся. Конь, почувствовав его страх, шагнул.

      – Вот и хорошо. Нельзя тут. Опасно.

      Большак манил теплой, прогретой на солнце пылью, накатанными колеями. Но каждый вейн знает: разрывы чаще случаются именно на дороге. Дан посмотрел на Кыся. Ох, бедолага.

      – Ладно, рискнем. Осторожненько, по обочине.

      Под жаркими лучами рубаха, вымоченная чужой водой, успела просохнуть и снова намокнуть от пота. Дан кряхтел под тяжестью сумки, но перевесить ее на коня не решался. Над ними с суматошными криками носилась чайка. Возмущалась, не понимая, куда девалось прохладное море и откуда взялась эта гладкая, заросшая чахлой травой земля.

      – Цыц! – сказал ей Дан.

      Чайка визгливым голосом передразнила с высоты.

      – Разоралась! Степь ей наша не нравится. Дура! Правда, Кысь?

      Между деревьями торчал полосатый шест. Табличка – ярко-оранжевая, перечеркнутая крест-накрест – сверкала под солнцем. Граница? Знак опасности? Заминировано? Юрка остановился, раздумывая: обойти или черт с ней. Обходить не хотелось. Тем более дальше, за шестом, росли все те же дубоиды и ковром лежали листья. Ничего особенного.

      – Для ежиков поставили? – спросил Юрка вслух. – Зря! Ежиков тут нет.

      За все время, что блуждал по лесу, он не встретил даже букашки.

      – Ну ладно!

      Задержал