Пробоина 1: Магия Вето. Александр Изотов

Соболева стояла перед столом, вытянувшись по струнке, словно чего-то ожидала.

      Магистр, поджав губы, явно не хотел спрашивать, но выдавил из себя:

      – Соболева, неужели ещё что-то?

      Девушка охотно кивнула, тряхнула распущенными волосами. Даже в этом мире все обожают первыми приносить новость.

      – А секретарь Кащеев сказал, что видел среди оракулов мага Второго дня, – выпалила она.

      Иван Петрович тяжело опустился обратно в кресло, у него дрогнула жилка на скуле. Бесцветные зрачки изучали привлекательную Соболеву, но во взгляде не было ни грамма мужского интереса.

      Через несколько секунд он всё же выдал:

      – Это что же за Иной, если за ним послали великого магистра? – он сжал кулаки, – Такая тварь камня на камне тут бы не оставила, а вроде как академия ещё стоит.

      – Магистр, я просто посчитала долгом вас предупредить.

      – Старший целитель, я благодарен, – он сдержанно улыбнулся ей, а потом спросил, – Осмотрела Плетнёва? Он очнулся?

      – Он уже покинул лазарет, – Соболева коротко кивнула, – Ничего серьёзного, только ждать, когда волосяной покров на лице восстановится.

      Магистр усмехнулся, а девушка продолжила:

      – Утверждает, что ничего не знает об инциденте в туалете. Он тренировался в одиночестве, допустил ошибку в магии и потерял сознание.

      Гром рядом со мной до скрипа сжал резные ручки кресла – его дружки явно показали себя не лучшим образом. Потому что здоровяк тут, в кабинете, а тот палёный каштан выходит сухим из воды.

      А всё же как легко эти люди говорят слово «магия». «Тренировался, допустил ошибку в магии…»

      Довольно странная академия, но мне придётся работать с тем, что есть.

      – А Плетнёв сказал что-нибудь… о Фёдоре Громове? – магистр кивнул в сторону нервничающего крепыша.

      Тот заметно напрягся рядом, аж испарина вышла на лысом черепе.

      Блондинка с готовностью ответила:

      – Говорит, что видел, как Громов разговаривал с Ветровым в коридоре на повышенных тонах. Больше ничего не помнит.

      – Вот же сссу… – вырвалось у Грома, ручки кресла аж застонали от его бессильной ярости, но студент не решился выругаться.

      Я усмехнулся. Эх, Федя, Федя… И ты заступался за того палёного говнюка?

      А Ветров – это, значит, я.

      Василий Ветров, про которого уже не один раз упомянули, что «пустой». Интересно, а унизительные «чушка» и «безлунь» – это связано с этим определением? Если они тут все помешаны на магии, значит, эта «пустота» как-то связана с этим.

      Я непроизвольно потёр затылок, где раньше всегда чувствовал имплант. Теперь там тоже пустота.

      Соболева молчала, и по лицу было заметно, что важные новости у неё закончились.

      – Ясно, – ответил со вздохом магистр, откинувшись на спинку.

      От меня не укрылось, что этот Иван Петрович внутренне всё-таки жалел Громова. Мои же сломанное бедро и ноющие рёбра намекали мне, что некого тут жалеть.

      Накосячил, отвечай.

      Иван Петрович, бросив короткий