Люба-Любаша. Н. Рындя

над такой формулировкой. За долгую жизнь в его арсенале познания мира накопилось немало. Использование знания звёздных влияний, нумерологических характеристик, восточных практик и древнерусской народной мудрости позволяло ему читать и понимать человеческие судьбы очень глубоко и весьма точно. Хотя главным для себя он всегда считал своё внутреннее, импульсивное ощущение, видение.

      Сейчас, размышляя, старался понять, что ему делать с его новой родственницей. Понятно, что узы родства, хоть и дальнего не играли большой роли. Он знал не понаслышке, что работать с теми, у кого течет в жилах родственная кровь очень тяжело, иногда просто невозможно – срабатывал эффект – «чем ближе, тем дальше». Правда, в данной ситуации эти узы никак себя не проявили, ни с его стороны, ни, как он видел, – с её. Хотя что-то он почувствовал при появлении гостьи, что-то может не родственное, но нечто знакомое, своё. Именно это неуловимое и пока до конца не осознанное ощущение не позволило ему поступить так, как обычно.

      Такие «гости» не были редкостью в его жизни. Время от времени, житейский ветерок, вызванный людской молвой об умениях деревенского старика, приносил их к нему, как море выносит после бури на берег большие, сломанные суда. Когда видел, что можно починить, как-то выстроить – брался. Если же судно прогнило изнутри, – нет.

      Свою посетительницу отнести к разряду «сгнивших изнутри» что-то помешало. Хотя все признаки присутствовали. Непомерно развитое чувство самости, сплошного эгоизма, властности, плюс впереди идущее желание, чтобы всё было «как Я хочу!» – этими отличительными чертами обладали многие.

      Игнат, на минутку отвлёкся от дум о Любе, в очередной раз восхищаясь смысловой наполненностью русского языка :

      «Черта» – от слова – «чёрт», перейдёт человек некую черту, – и здрасте пожалуйста! – сам и становится «чёртом!» Усмехнулся пришедшему на ум каламбуру, мысленно вернулся к рассуждениям.

      Обычно, видя перед собой человека с таким набором качеств, и, как следствие -с похожими проблемами, отказывался, понимая, что «починить» не получится. У него было две основных формы отказа, которые он применял в зависимости от ситуации. Первая была такой легкой, он её иногда называл «веселенькой». Чувствуя жадноватость и особую, нежную привязанность к деньгам у посетителя, он, напуская на себя очень серьёзный вид, брал листок бумаги и выводил крупные цифры. Поясняя, что, мол, такие у него расценки, почти физически ощущал внутреннюю борьбу собеседника, которую, как и предполагалось, выигрывала жадность.

      Вторая форма отказа требовала от него самого некоего ущемления собственного «я», но он с лёгкостью шел на это. Звучала она примерно так: « вы знаете, – говорил он неуверенным голосом, – ваш вопрос такой необычный, даже сложный, что я не понимаю, как вам помочь… моих навыков здесь, боюсь, не хватит…».

      Сегодня, внимательно всматриваясь в лицо своей посетительницы, слушая её рассказ и одновременно читая в холодноватых глазах